Именно тогда я по-настоящему увлеклась. В первый короткий период жизни я позволила себе… расслабиться. И пить. И не петь. И не выступать. И не нужно было беречь голос или выходить на сцену. Да, я постоянно думала о еде и весе – но никто на меня не смотрел. Никто не замечал, набрала я вес или похудела, потому что я не занималась в классе изучением сцены из мюзикла Роджерса и Хаммерштейна. Вместо этого я изучала, как Ирландия страдала от рук короны и католической церкви. В субботу не нужно было готовиться к выступлению. Я просто делала домашнее задание, писала о прачечных Магдалины и смотрела фильмы об Ирландской войне за независимость с Киллианом Мерфи в главной роли. Я могла просто есть (половину пирога), пить до четырёх утра и выходить на медленную пробежку по Сент-Стивенс-Грин. Теперь, когда я больше не портила себе кровь и могла пользоваться ногами, я смеялась с новыми друзьями, пока мы планировали поход в ресторан Queen of Tarts.

К концу лета я могла выпить семь рюмок и при этом следить за теми, кто перебрал. Я пила много, но всё равно меньше остальных. Почти ежедневно мы по половине ночи проводили в баре, похожем на клуб. По сравнению с той жизнью, где я всё контролировала, новое время показалось мне… классным? Исцеляющим? Кроме того, это был первый опыт совместного обучения не с театралами, так что я встречалась с несколькими ирландскими мальчиками. Никаких романтических комедий, к сожалению, не вышло. Но мне было весело и приятно хотя бы потому, что я поняла: на самом деле свиданий у меня не было не потому, что со мной что-то не так. Просто обычно меня окружали женщины и геи.

Однако лето не прошло без последствий, потому что в Дублине я испортила голос. Я не понимала этого, потому что не пела и жила в общежитии. Иногда, когда я пыталась петь в душе, я думала: «Ого, простуда до сих пор не прошла?» Я всё списала на ларингит, но на самом деле это были «певческие узлы».

А ещё изучение ирландского языка помогло мне попрощаться с католицизмом. Все мои причуды и Закон Привлечения начали ослаблять хватку, но теперь я ходила на занятия, где преподаватель часами объяснял, почему католицизм коррумпирован, оскорбителен, женоненавистничен и защищает садистов и мазохистов. То есть, как будто скандала с растлением священников было недостаточно. В Ирландии прачечные Магдалины – места для надругательства над «заблудшими» девочками – действовали до 1993-го года, пока не были найдены массовые захоронения и их наконец-то не закрыли.

И я подумала: «К счастью, у меня есть Закон Привлечения, которым я могу заменить католицизм. Так что я по-прежнему смогу молиться о том, чего хочу, но теперь у меня появится повод не ходить на мессу, когда я буду дома на Пасху».

Пьянство и крики в барах Дублина имели действительно долгосрочные последствия. Годы последствий. Множество экзистенциальных кризисов. Одно лето веселья и нормальной жизни испортило мой голос и повлияло на способность заниматься тем, ради чего я ходила в школу и на чем пыталась построить карьеру. Ещё не осознав нанесённый ущерб, я решила: «Ничего, я просто отдохну и верну голос». Через пару недель после возвращения в школу он почти пришёл в норму. Но во время каникул он сильно сдал. Я не знаю, был ли это сухой воздух, или рождественские вечеринки и алкоголь, или и то, и другое, но мой голос снова стал хриплым, и я больше не могла петь.

В те же каникулы вышел первый фильм «Сумерки», который примечателен только тем, что, посмотрев его, я временно сошла с ума и позволила ему захватить свой мозг на добрых десять месяцев. Теперь «Сумерки» навсегда неразрывно связаны с воспоминаниями о потере голоса.

Школьные каникулы закончились рано, потому что через несколько дней после Рождества мне пришлось вернуться и начать репетиции для постановки «Пока, птичка» в рамках школьной программы. Мы уже провели прослушивание и кастинг, но теперь настала пора для работы. Это был не самый весёлый факультатив, где можно позволить себе лениться. Это была консерватория музыкального театра в Нью-Йоркском университете, которая и ставила мюзикл. Режиссёр работал на Бродвее. И впервые в жизни я не могла петь! К тому моменту я уже несколько недель болела ларингитом.

По милости богов музыкального театра, впервые за всю мою жизнь меня взяли в мюзикл на непевческую роль. Обычно меня брали на роль сладко поющей принцессы (если у них хватало смелости согласиться на очень большую грудь и неопределённую линию челюсти). Но в этот раз меня выбрали на роль Глории. Она выходит на сцену на четыре минуты. У неё сильный нью-йоркский акцент. Она немного танцует чечётку и думает, что делает это талантливо. Но это не так. Вот и всё.

Однако в первый день репетиций мы должны были зайти в зал и спеть для музыкального руководителя, чтобы он мог понять, как расположить нас в групповых номерах. Я вошла и начала пытаться петь, но остановилась и призналась: «Я… не знаю, что с моим голосом. Я потеряла его во время каникул, и он до сих пор не восстановился».