Я плакала, пока делала причёску. Для ЧЕГО я вообще старалась? Для ЦЕРКВИ!? Я так плакала, как будто прорвалась плотина. Как будто то, что я пыталась подавить всю свою жизнь, наконец-то вырвалось наружу. Я несчастна. Я не знаю, что с этим делать, и чувствую себя в ловушке.

Я пыталась успокоиться, потому что не могла накраситься в четвёртый раз, но я всё равно продолжала плакать. Что ж… в конце концов это должно было прекратиться, потому что через час мне нужно было стоять рядом с кузиной, пока она вступала в СЕКТУ. О, Боже мой. Такими темпами я буду рыдать, стоя рядом с ней. Я никогда так долго не плакала.

Папа зашёл ко мне в комнату, пока я сушила волосы феном с дурацкой круглой щёткой.

– Ты в порядке?

Я просто смотрела на него и продолжала плакать.

– Я не знаю, что со мной.

Я задыхалась. Я пыталась сказать это тихим, сладким голосом, чтобы защитить его, но это было бесполезно.

– Хорошо… Мы через двадцать минут выезжаем…

Я кивнула. Он ушёл, а я продолжала сушить волосы феном. И продолжала плакать.

В следующие десять минут плач временно прекратился. Я спустилась вниз за пять минут до того, как мы должны были уходить. Моё лицо стало красным и опухшим. Мама обычно поправляла мой наряд перед выходом, но я думаю, она чувствовала, что сейчас… не время. Позже вечером, когда мы вернулись домой, она сказала: «Понятно, что тебя это расстраивает, но я думаю, нам нужно поговорить. Тебе не обязательно становиться актрисой. Ты можешь специализироваться на чём-то другом, чтобы у тебя был выбор, и всё равно заниматься театром!»

Я снова начала всхлипывать. Голос был хриплым.

– Мама, всё, что я когда-либо делала, было ради этого.

Я была в панике, злилась на себя. Всё это происходило лишь потому, что я потерпела неудачу. Я не смогла сесть на диету. Я не смогла справиться с нервами на прослушивании. А всё потому, что я испортила голос в Ирландии, пытаясь стать нормальной и свободной хотя бы на одно лето.

Я стояла, плакала, и всё, о чём я могла думать, это: «Я не могу потерпеть неудачу. Нет. Мне нельзя сдаваться. Я не хочу быть одной из тех, кто бросает всё на полпути. ВСЕ ЖДУТ, ЧТО Я СМОГУ РАЗОБРАТЬСЯ В СЕБЕ».

– Боже, Кэролайн, да ты, наверное, будешь куда счастливее, если просто прекратишь всё это и станешь официанткой. Смысл в том…

– А как же моя ЖИЗНЬ?

– Кэролайн, кого волнует твоя жизнь!?

Честно говоря, я никогда не задумывалась над тем, что никому до меня дела нет. Что никому, кроме меня, не важна моя жизнь. Что люди в школе, которые говорили: «Дунс, тебя ждёт Бродвей», на самом деле не заботились о том, преуспею я или нет. Никого это не волновало. И не в жестоком смысле, а в освобождающем. От мысли, что я могу исчезнуть с лица планеты и не заботиться о том, что и кто думает, я ощутила облегчение.

– Ты несчастна! Я хотела, чтобы ты занималась любимым делом. Но кому какое дело до всего этого, если ты часами плачешь?

Я знаю, что это особый вид привилегированного страдания. Многие люди выросли с желанием находиться в центре внимания. Равнодушие не являлось моей детской травмой. Напротив, моей детской травмой стало ощущение, будто я находилась под микроскопом.

Мама открыла мне новый путь. Открыла дверь. И если бы тогда я услышала её слова, возможно, я бы получила некоторое облегчение. Я могла бы начать всё сначала и выбрать новый путь с меньшим давлением и меньшим количеством глаз. Но я не услышала. Плакать два часа подряд и абсолютно ненавидеть свою жизнь – вот моё предпочтение. Горькая пилюля, которую я отказывалась проглотить, заключалась в том, что, независимо от таланта, о котором все говорили, и независимо от любви к выступлениям, мои нервы не были созданы для того, чтобы всю оставшуюся жизнь ходить с одного прослушивания на другое. Мои нервы не были готовы к реальной жизни актрисы.

Однако признать этот факт я была не готова. Хотя мысль об уходе из актёрского мира и приносила облегчение, 15 % моей сущности знали, что я буду скучать и убиваться горем. А 85 % меня чувствовали, что сдаться – это слишком большая неудача. Моя мама дала мне возможность изменить свой жизненный путь, но это не имело для меня никакого смысла. Как я могла выбирать? Возможность начать всё сначала не соответствовала той версии реальности, которую я знала всю свою жизнь. Изменение траектории деятельности я расценивала как слабость. Это означало признание неудачи. Нельзя быть хорошим в чём-то, поступить в лучший колледж и пройти 75 % обучения, а потом… не закончить?!? (Спасибо, культура, заставляющая нас верить, будто колледж – это всё, что нам нужно. Будто колледж либо улучшит, либо сломает нам жизнь.) Я всё ещё беспокоилась, что обо мне подумают. Поэтому я не позволила себе подобный шаг.

Нет. Сдаваться нельзя. Нельзя бросать учёбу. Моё решение? Да, я решила сделать ещё одну пластическую операцию.