Возможно, я и почувствовал разочарование, но внешне, надеюсь, оно осталось незаметным. Да, имелся крошечный шанс, что это будет кто-то другой, но в дверях появился Риссен. И глядя на него, держащегося неприметно и почти неуверенно, я четко осознал, что мое отвращение вызвано не тем, что у Линды могли быть некие отношения, – мне была ненавистна мысль, что это был именно Риссен. Кто угодно, только не он. Разбрасывать камни преткновения на моем исследовательском пути он, конечно, не будет, поскольку слишком для этого скромен. Но мне, со своей стороны, хотелось, чтобы куратор был менее уступчив и более хитроумен, чтобы с ним можно было померяться силой – при условии, что я бы его уважал. Риссен же уважения не вызывал: он слишком отличался от других, он был слишком смешон. Сформулировать, чего именно ему не хватало, у меня не получалось, возможно, это было неумение «держать строевой шаг». Твердая позиция, ясная, продуманная речь – эти естественные достоинства взрослого бойца Риссену были несвойственны. Он мог неожиданно проявить чрезмерную увлеченность, заговорить взахлеб и даже позволить себе невольную комическую жестикуляцию, а еще он брал продолжительные немотивированные паузы, погружался в размышления и беспечно ронял слова, предназначенные только посвященным. Если он слышал то, что вызывало у него особый интерес, на его лице подчас возникали почти животные гримасы, причем в присутствии меня, подчиненного. С одной стороны, я видел, что как ученый он добился блестящих результатов, с другой, понимал, что как боец особой ценности для Государства он не имеет.

– Итак, – начал Риссен неспешно, как будто рабочее время было его личной собственностью. – Итак, да, я получил крайне подробный отчет о данном деле. Думаю, мне оно понятно. – И он принялся повторять основные тезисы моего отчета.

– Босс, – перебил я его нетерпеливо, – я позволил себе уже заказать пять человек из Службы Добровольного Самопожертвования. Они сидят в коридоре.

Он взглянул на меня с задумчивой горечью. Мне показалось, что он смотрит сквозь меня. Все-таки он действительно странный.

– Да, пригласите одного из них, – сказал он. Прозвучало это так, как будто он не отдал приказ, а просто подумал вслух. Я нажал кнопку вызова. Почти сразу же вошел мужчина с перевязанной рукой, он встал у двери, поздоровался и представился как номер 135 из Службы Добровольного Самопожертвования.

– Неужели нельзя было прислать подопытный персонал посвежее? – с легким раздражением поинтересовался я. Когда я работал ассистентом в медицинской лаборатории, мой босс однажды использовал женщину, эндокринная система которой была полностью выведена из строя предшествующими экспериментами, и я отлично помню, что это чуть не испортило результаты исследования. Я так рисковать не хотел. И, кстати, я знал, что, в соответствии с предписаниями, имею неукоснительное право на свежий подопытный материал: привычка постоянно отправлять одних и тех же породила своего рода непотизм, вследствие чего некоторые талантливые и мужественные добровольцы могли вообще не дождаться случая принести себя в жертву и получить толику дополнительной славы. Разумеется, все сотрудники Службы Добровольного Самопожертвования уже заслуживали больше почестей, чем остальные, но особенно жесткое самоотречение считалось личной наградой; впрочем, учитывая ущерб, наносимый профессией, вознаграждение все равно было заниженным.

Мужчина выпрямился и принес извинения от лица своего отделения. У них действительно больше некого послать. Сейчас особенно интенсивно работают военные лаборатории, и у Службы Добровольного Самопожертвования горячая страда днем и ночью, каждый человек на учете. Лично № 135 чувствует себя превосходно, а в оправдание изъяна в левой руке, сообщает, что рана от воздействия боевым газом должна была давно излечиться – даже химик, который ее нанес, не понимает, почему этого до сих пор не произошло – поэтому № 135 считает себя в любом случае свежим и надеется, что незначительное повреждение боевым газом не помешает работе.

«На самом деле это вообще неважно», – подумал я и, успокоившись, сказал:

– Нам нужны не руки, а ваша нервная система. Могу также заранее известить, что эксперимент не болезненный и увечий вам не нанесет, даже временных. – № 135 еще шире, насколько это было для него возможно, расправил плечи. Ответ прозвучал почти как фанфары:

– Я сожалею, что Государство не требует от меня большей жертвы. Я готов ко всему.

– Разумеется, я в этом не сомневаюсь, – серьезно ответил я.

Он наверняка говорил то, что думал, но мне не понравилось выпячивание собственного героизма. Ученый в лаборатории тоже способен быть мужественным, даже если ему пока не удалось это продемонстрировать. Кстати, возможность для этого наверняка появится: его слова о горячей страде в военных лабораториях означали, что на горизонте война. Я обратил внимание и на другой настораживающий момент, обсуждать который ни с кем не намеревался, чтобы не прослыть пессимистом и кверулянтом – за последние месяцы заметно ухудшилось качество пищи.

Итак, посадив мужчину в специально принесенное для эксперимента удобное кресло, я согнул ему руку, продезинфицировал локтевой сгиб и ввел иглу небольшого шприца, наполненного светло-зеленой жидкостью. Как только № 135 ощутил укол, его лицо напряглось и стало почти красивым. Передо мной сидел герой, мне пришлось это признать. Одновременно он слегка побледнел, к чему светло-зеленая жидкость отношения не имела, поскольку не могла подействовать так быстро.

– Как вы себя чувствуете? – ободряюще спросил я, пока содержимое шприца уменьшалось. Опять же из предписаний я знал, что подопытному следует задавать как можно больше вопросов, потому что это поможет ему ощутить себя равным и преодолеть боль.

– Спасибо, как обычно! – ответил № 135, но его речь явно была замедлена, он пытался скрыть, что у него дрожат губы.