Приемная Муили располагалась не в нашей лаборатории, но необходимости выходить на поверхность не было: три лестничных пролета вниз привели нас в здание, где размещалась администрация, там мы предъявили идентификационные удостоверения, секретарь позвонил по телефону и убедился, что нас ждут, после чего нас проводили далее. Через двадцать минут мы предстали пред Муили. Это был очень худой, болезненного вида мужчина с седыми волосами стального оттенка. На нас он едва взглянул. Говорил тихо, как будто у него не было сил, но не допускающим возражений тоном. Этот человек умел слышать только ответы на поставленные вопросы и ничего другого.

– Бойцы Эдо Риссен и Лео Калль, – произнес он, – вас призывают на службу в другое место. Работу, которую вы проводите в настоящее время, необходимо свернуть. Через час за вами прибудет полицейский патруль, который сопроводит вас в пункт отправления. Временное освобождение от военно-полицейского дежурства оформлено. Понятно?

– Да, босс, – одновременно ответили мы с Риссеном.

Мы молча вернулись в лабораторию, чтобы убрать за собой, принять душ и переодеться в униформу для досуга. Небольшие чемоданы и емкости с каллокаином были готовы, как и приказывал Каррек. В назначенный час явились двое неразговорчивых полицейских и сопроводили нас на метро до нужного места.

Мое восхищение Карреком стало еще сильнее. Марш-бросок! Уехал меньше суток назад и уже добился поставленных целей. Судя по всему, этот человек обладает реальной властью, и не только в Химиогороде № 4.

После метро нас доставили к следующей цели – в авиаангар. Каждой клеткой своего тела я предвкушал приключение. Как далеко мы полетим? В столицу? Я никогда не покидал Химиогород № 4, и меня охватило сильнейшее волнение.

Вместе с толпой других пассажиров мы поднялись на борт хорошо освещенного самолета, полицейские закрыли и опломбировали двери, и по шуму двигателя стало понятно, что мы оторвались от земли. Я вытащил из чемодана последний номер Химического журнала, то же сделал и Риссен, но я заметил, что он, как и я, часто откидывается на спинку кресла и явно думает о чем-то другом, а не о прочитанной статье или новости. Сам я, по крайней мере, пытался гасить собственное любопытство, когда оно заставляло меня вытягивать шею. Конечно, в кино я видел желтые поля, зеленые луга, леса, пасущихся коров и овец, видел даже их аэросъемку, то есть, строго говоря, повод для любопытства отсутствовал, но все равно мне пришлось бороться с дурацким и детским желанием, чтобы у самолета был какой-нибудь маленький глазок, в который можно было бы тайком посмотреть – не потому что я хотел шпионить, а из чисто ребяческого любопытства. Но при этом я понимал, что это опасная тенденция. Конечно, я бы не добился таких результатов в науке, если бы определенное любопытство не завело меня туда, где скрыты тайны материи. Но любопытство – это палка о двух концах, оно может быть опасным и довести до преступления. Я задумался, характерны ли подобные склонности для Риссена и как он с ними борется – если вообще борется! Да, пожалуй, он не из тех, кто борется, ему явно не хватает дисциплины. Я представил, как он сейчас сидит и без борьбы и стыда просто мечтает, чтобы самолет был целиком стеклянным…

«Весьма правдоподобная картина, – подумал я, – он именно такой». Если бы я смог использовать каллокаин для моих личных нужд…

Я дремал, когда почувствовал локтем легкий толчок. Стюард протягивал мне ужин – и об этом позаботились. Я посмотрел на часы: мы летели уже пять часов, а до цели еще было далеко, раз они не могли подождать, чтобы накормить нас по прилете. Мой расчет оказался верным: мы прибыли на место через три часа. Если бы знать не только время, но и скорость самолета, можно было бы легко определить расстояние между Химиогородом № 4 и местом, куда нас доставили, где бы оно ни располагалось. Но, к счастью, информация о скорости самолетов засекречена, чтобы шпионы не могли делать никаких географических выводов. Можно было предположить только, что скорость была очень высокой, а расстояние соответственно большим. Определить направление мы, разумеется, тоже не могли; прохлада или, по нормам химиогородов, даже холод означали лишь то, что мы находимся на большой высоте.

Наконец мы приземлились, двигатель замолк, у открывшихся дверей появился небольшой отряд полиции, который разделился для сопровождения разных пассажиров. (Все, видимо, прибыли по важным делам, всех ждали; некоторые, вероятно, как и мы, были вызваны повесткой.) Нас с Риссеном повезли по военно-полицейской ветке метро. Вагон, который заносило от скорости, примчал нас к станции под названием «Дворец Полиции». Мы догадывались, что находимся в столице. Через подземные ворота нас доставили в фойе, где обыскали и проверили багаж, после чего разместили в своеобразных камерах, простых, но более чем пригодных для ночлега.

На следующее утро нас отвели завтракать в одну из столовых. Во Дворце Полиции мы, видимо, были не единственными ночными гостями – в большом зале возле столов раздачи уже толпилось порядка семидесяти бойцов обоих полов и всех возрастов, один из них кивнул нам со своего места. Это оказался Каррек собственной персоной, поглощавший кукурузную кашу в компании незнакомых нам людей. Он был много выше нас по чину, но мы очень обрадовались знакомому лицу, казалось, он тоже не имел ничего против нашей компании.