– В любом случае, для Государства они не опасны. Мы можем спокойно отпустить задержанных и бросить эту компанию на произвол судьбы. У полиции и так есть чем заняться: убийства, воровство, лжесвидетельства…

Я почувствовал, что настал мой час. Я должен впервые вступить в серьезную схватку с Риссеном.

– Босс, позвольте мне возразить, – обратился я к Карреку, произнося слова медленно и с ударением, несмотря на то, что я подчиненный. – Лично мне этот мистический союз кажется каким угодно, но не невинным.

– Ваше мнение меня тоже интересует, – кивнул Каррек. – То есть вы считаете это объединением?

– Я не собираюсь выискивать в законе подходящие параграфы, – произнес я. – Я имею в виду, что эти люди, каждый по отдельности и все вместе, составляют угрозу для Государства. Но прежде всего я хочу спросить: считаете ли вы, что Мировому Государству необходима новая форма отношений или, проще говоря, новое мировоззрение? Не поймите меня превратно, я знаю, что всегда необходимо пробуждать в людях больше ответственности и старания, но что насчет нового мировоззрения, отличного от общеизвестного? Разве по сути это не оскорбление Мирового Государства и его бойцов? А ведь один из задержанных выразился именно так: «Мы хотим вызвать новый дух…» Поначалу мы истолковали это как конкретное суеверие, что уже было предосудительно… но то, что имелось в виду, еще хуже.

– Пожалуй, вы преувеличиваете, – произнес Каррек. – По моему опыту, чем нечто более абстрактно, тем менее оно опасно. Общие фразы можно использовать и так и эдак, сначала им придается один смысл, а через миг – диаметрально противоположный.

– Но мировоззрение не абстракция! – энергично возразил я. – Более того, это то единственное, что наверняка не абстрактно. А мировоззрение тех сумасшедших враждебно Государству. И нагляднее всего это показывает их миф о Реоре, который, судя по всему, был на толику слабоумнее прочих, чем и снискал себе славу героя. Милость к преступникам, беспечное отношение к собственной безопасности (человек является важным и ценным инструментом, о чем нельзя забывать!), личные эмоциональные привязанности, по крепости превосходящие привязанность к Государству, – вот куда они пытаются нас увести! На первый взгляд, их ритуалы просто чушь. Если присмотреться, это полная бессмыслица, порождающая преувеличенное доверие между людьми. А это, на мой взгляд, уже антигосударственно. Чересчур легковерного человека неизбежно настигнет участь их героического Реора – рано или поздно он погибнет от руки грабителя. И разве это не посягательство на первооснову Государства? Если бы у людей были причины и основания доверять друг другу, Государство никогда бы не возникло. Священный и необходимый фундамент существования Государства – наше обоюдоострое и обоснованное недоверие друг к другу. Сомневающийся в этой максиме сомневается в Государстве.

– Да ну, – с некоторой резкостью возразил Риссен, – вы забываете, что государство в любом случае возникает как экономический и культурный центр…

– Я это помню, – ответил я. – И не думайте, что мною движет цивилизованное заблуждение о том, что Государство должно существовать ради нас, а не мы ради Государства, как, собственно, в действительности и есть. Я утверждаю лишь, что именно жажда безопасности служит ядром отношения отдельных клеток к государственному организму. Если мы однажды заметим, – я не сказал, что это уже так, – что наш гороховый суп стал жиже, нашим мылом невозможно пользоваться, а наши жилища обветшали, и никого это не беспокоит – станем ли мы на это роптать? Нет. Мы знаем, что благополучие как таковое не представляет собой никакой ценности, мы знаем, что наши жертвы служат высшей цели. Мы жалуемся на то, что свобода наших перемещений ограничена, а вдоль наших дорог протянута колючая проволока? Конечно, мы понимаем, что все это во имя Государства, чтобы помешать злоумышленникам. И если нам велят сократить свободное время в пользу военных упражнений, отказаться от массы избыточных знаний и навыков, входивших раньше в программу воспитания, в пользу узкой специализации, овладеть которой мы обязаны, чтобы служить той индустрии, которая нуждается в нас больше всего – будем ли мы жаловаться? Нет, нет и нет. Мы понимаем и одобряем, что Государство – все, а индивид – ничто. Мы осознаем и смиряемся с тем, что основной объем так называемой «культуры» за вычетом технических знаний становится роскошью безопасного времени (которое, видимо, никогда больше не наступит). Остается только обеспечивать себя хлебом насущным и совершенствовать военно-полицейскую сферу. Это базис государственной жизни. Остальное надстройка.

Риссен молчал в мрачной задумчивости. Ему было трудно придумать возражение, которое сбило бы меня с моей не слишком оригинальной тональности, но я был уверен – и наслаждался этим, – что его цивильная душа трепетала от негодования.