– Надеюсь, это действительно тщательно продуманное решение, босс. Лично мне иногда хочется все отменить. Не поймите превратно: речь только о практических причинах. Просто я считаю, что нечистот, с которыми нужно разобраться, и так более чем достаточно, у Государства уже не хватает на это ресурсов. Мы давно работаем сверхурочно. Да, положение можно улучшить, если привлечь помощника с соответствующим образованием. Но что будет с новыми донесениями? Мы не сможем отправить на исправительные работы треть населения!

– Почему нет? – радостно воскликнул он, клацнув по стене костяшками пальцев. – Разница невелика, и фонд зарплаты удастся урезать. Но если серьезно, то финансовый босс города уже составил жалобу, и так будет везде. Это означает, что по финансовым соображениям показания придется сортировать. Никого больше не арестуют без письменного заявления доносчика с изложением конкретных причин для подозрений. Уже это станет ситом. Сначала займемся исключительно высокопоставленными бойцами. Главный упор на безопасность Государства, это понятно. В будущем прочешем и ряды их подчиненных, последними пойдут грабители, воры и убийцы незначительных индивидов. Будем пропалывать, пропалывать и пропалывать, работы много, но мы справимся.

Он снова зашагал по комнате и расхохотался своим характерным смехом – коротким, резким, напоминающим лошадиное ржание.

– От нас никто не уйдет.

Именно в этот момент в его глазах вспыхнул отблеск лампы. Освещенное снизу лицо часто выглядит пугающим, а к тому же я переживал напряженный жизненный период. Я просто оцепенел от страха, заметив блеск в глазах ягуара, – до странного близких и одновременно далеких, недосягаемых, погруженных в собственный холод. И, чтобы успокоиться, я тихо возразил:

– Вы тоже считаете, что людей с чистой совестью нет?

– С чистой совестью? – повторил он и снова хохотнул. – А что значит чистая или нечистая совесть? Все должны быть спокойными и сплоченными, как пальцы в кулаке, – и никто не уйдет!

– Вы имеете в виду, что на всех донесут?

– На всех донесут и всех осудят. Вы же понимаете… боец, да сядьте вы уже, в конце концов! – Вы же понимаете (тут он снова приблизился и навис надо мной, у меня задрожали колени, и я с радостью опустился на стул), при условии, что будут правильные консультанты и правильный судья. Консультанты у нас есть самые разные, равно как и специалисты, глупых наказаний допускать, разумеется, нельзя: неисправимого нерентабельно отправлять на перевоспитание, тогда как дурака со слегка устаревшим мышлением лучше сохранить для Государства в качестве рабочей силы, учитывая нынешнее падение рождаемости. Но, как уже сказано, для того, кто знает, чего хочет, тут открывается широкое поле деятельности. Все можно будет уладить при наличии правильного судьи.

Должен признаться, я тогда не вполне понял, что он имеет в виду. Но говорить это ему мне не хотелось. Поэтому я серьезно кивал и следил за его перемещениями по комнате немного испуганным взглядом.

В комнате повисла угнетающая тишина. Шеф полиции как будто ждал, что я скажу что-то еще. Его слова о различных наказаниях напомнили мне то, о чем я действительно намеревался с ним поговорить.

– Босс, – произнес я, – есть кое-что, вызывающее у меня удивление. Недавно препарат вводили одному человеку, заговорщику из секты тех опасных безумцев. Он распространял не только крайне вредоносные географические слухи, но и омерзительные предания о том, что существа по ту сторону границы имеют то же происхождение, что и некоторые народы наших приграничных регионов. Кроме того, он исполнял асоциальные песни. Его приговорили к исправительным работам. И я вот о чем думаю: возможно, в конкретном случае все сделано правильно – дело уже закрыто, и, разумеется, никакой критики – но, в принципе, это взвешенное решение? Можно ведь предположить, что во время исправительных работ заключенный будет контактировать со множеством людей, с охранниками и другими арестантами, причем одних посадили в тюрьму на короткий срок, других – на более длительный, но в любом случае, со временем все они выйдут на свободу. Разве не следует подумать о заражении, которым чревато общение с подобным человеком? Да, возможно, он окажется не слишком разговорчивым. Но я заметил одну вещь. Не смейтесь надо мной, босс, прошу вас – я заметил, что некоторые люди так ярко излучают собственное отношение к жизни, что они опасны, даже если молчат. Взгляд и жест такого индивида уже ядовит и заразен. И я спрашиваю: разумно ли оставлять такого человека в живых? Даже если его можно использовать для нужного дела, а численность населения падает? Разве не очевидно, что уже одним своим дыханием он наносит Государству вред, который перечеркивает пользу от его работы?

Каррек больше не смеялся. Он внимательно и без удивления слушал. Когда я закончил, по его лицу пробежала тень лукавой ухмылки, он остановился, сел на стул напротив меня и замер, словно перед прыжком.