Судя по его поведению, он твердо решил извлечь на свет все, что пыталась скрыть женщина. Произносимое им звучало в целом безобидно, но всякий раз бередило то, что казалось ему ее внутренней раной. Он сокрушался по поводу одиночества, которое ждет девушек. «Чтобы предотвратить образование нездоровой группы, – говорил он, – перемещенных всегда распределяют так, чтобы они находились вне досягаемости друг для друга». Им будет трудно привыкнуть к новому климату и освоить новый образ жизни. Что до предполагаемого кирзогорода (откуда, кстати, этот слух, место назначения должно храниться в тайне, поэтому любое предположение может быть как верным, так и неверным!) – так вот, что до кирзогородов, то лишь немногие из них расположены, как Химиогород № 4, на юге, большинство же находятся далеко на севере, там, где суровый климат и долгие темные ночи, которые кого угодно сделают меланхоликом. А хуже всего там, кстати, обстоят дела с языком. Единый официальный язык бескрайнего Государства, увы, не успел стать общим повсюду. В отдаленных регионах по-прежнему в ходу народные языки, которые отличаются друг от друга, как небо и земля. Ему лично кто-то по секрету сообщил, что как раз в каком-то кирзогороде говорят на очень сложном языке, у которого совсем другое произношение и другие склонения, чем мы тут привыкли. Хотя слухам, конечно, верить нельзя. Человек, который это сказал, может, вообще ни разу в жизни не покидал Химиогород № 4!

У меня вдруг забрезжила мысль, что коротышкой движет некая жажда мести, но я ее быстро отбросил. По вежливым и упрощенным ответам женщины стало ясно, что они познакомились недавно, возможно, даже сегодня. Постепенно я уловил суть: никаких личных мотивов в действиях мужчины не было, его напористость определялась чистейшей заботой о благе Государства. Он преследовал единственную цель – разоблачить женщину, охваченную лично-сентиментальными асоциальными чувствами, спровоцировать у нее рыдания или резкий ответ, чтобы таким образом пригвоздить к позорному столбу и объявить: смотрите, какие люди еще встречаются среди нас, и нам приходится их терпеть! С этой точки зрения устремления мужчины были не только понятны, но и заслуживали уважения, а противостояние между ним и атакуемой приобрело принципиально новый смысл. Я внимательно следил за ними, а то, что в конце мои симпатии все же остались на ее стороне, объяснялось не прежним слабым сочувствием, а тем, за что мне не следовало стыдиться перед кем бы то ни было: я пришел в восхищение от того, как превосходно, почти по-мужски она отражала все его нападки. Ни намека на гримасу неудовольствия – только учтивая улыбка, ни малейшей дрожи в голосе – только любезный холодноватый тон. В ответ на его мастерские туше она методично выбрасывала формальные утешения. Молодежь легко обучается, северный климат значительно полезнее южного, в Мировом Государстве ни один боец не должен чувствовать себя одиноким, и почему вам жаль, что она забудет родных? Ведь именно это и рекомендуется при перемещении.

Я искренне расстроился, когда эту изящную пикировку прервал грубый рыжеволосый мужчина из ближайших соседей:

– Это еще что за сентиментальное сюсюканье! Эй, боец, как там вас зовут, вы что, очерняете Государство, да и еще в такой день?! Да еще и перед матерью призывницы?! Здесь место для радости, а не для тревог и вздохов!

Ровно перед началом речи в моем мозгу и родилось злосчастное решение уколоть коротышку. Мои обязанности на этот вечер еще не закончились: мне предстояло выступить в качестве одного из официальных ораторов. И в итоге моя тщательно продуманная, включая жесты и прочее, речь получила роковую импровизированную концовку:

– …Да, бойцы, их героизм не уменьшается, если ему сопутствует боль. У воина болят раны. Больно женщине, оплакивающей павшего мужа и надевающей вдовий чепец, даже если радость служения Государству многократно перевешивает эту боль. Боль простительно испытывать и тем, кто расстается в связи с работой, и в большинстве случаев расстается навсегда. И если нашего восхищения заслуживает то, что мать и дочь или друзья разлучаются с радостью в глазах и бодрыми возгласами на устах, то восхищение должно заслуживать и то, что за радостью и возгласами скрывается печаль – печаль, которую сдерживают и отрицают, но, возможно, именно она достойна нашего восхищения еще больше, потому что, благодаря ей, больше становится наша жертва Государству.

Радостно-возбужденная, готовая в любой момент захлопать в ладоши, толпа немедленно разразилась овациями и речовками. И тем не менее то здесь, то там я замечал тех, чьи руки оставались неподвижны. Тысяча аплодировала, двое нет – и эти двое были важнее тысячи, что очевидно, поскольку именно эти двое могли быть доносчиками, и, если они донесут на того, кому аплодировали, ни один из тысячи не пошевельнет и пальцем, чтобы защитить оратора – да и о какой защите в этом случае может идти речь? Ситуация явно складывалась неблагоприятно, меня охватила слабость, и я все время чувствовал на себе взгляд безобразного коротышки, он как будто бесперебойно стрелял в меня из лука. Краем глаза и как бы случайно я посмотрел в его сторону. Разумеется, он не хлопал.

И теперь я держал в руках то, что станет расплатой за тот вечер. Называть доносчика нехорошо, это необязательно был коротышка. Так или иначе, на меня донесли. В письме сообщалось:

«Боец Лео Калль, Химиогород № 4 – Седьмое Бюро Министерства Пропаганды провело экспертизу вашей речи на торжественных проводах призванных работниц молодежного лагеря, состоявшихся 19 апреля сего года, и настоящим сообщает следующее.