Столь неординарный подход к воспитанию сына родители Мерсера избрали для того, чтобы их личное участие в появлении его на свет не стало достоянием общественности: по целому ряду причин их связь была бы сочтена вопиющим непотребством и держалась в тайне. Посему Мерсер был полностью обеспечен финансово и окружен заботой, но ничего не знал о своих биологических предках. В день его совершеннолетия мистер Ноблуайт – с превеликой осторожностью и не без сожаления – повел своего подопечного ужинать в «Кларидж». После отменного пирога с дичью, пока официант фламбировал блинчики Сюзетт, Иона Ноблуайт положил на стол тонкий белый конверт, в котором, по его словам, лежал чек на весьма внушительную сумму и подлинная, исчерпывающая и точная история происхождения Мерсера, а также список веских причин, по которым отец с матерью не желали его признавать.

Мистер Ноблуайт отличался застенчивостью. У него было одутловатое лицо и выдающийся нос, и он втайне полагал, что секретарши считают его занудой. Превыше всего он ставил свое достоинство, очень щепетильно относился к одежде и по каждому вопросу тщательно наводил справки, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не быть уличенным в бестактности или неправоте. При этом он неоднократно, когда Мерсер Крейдл был еще юн, соглашался таскать его на закорках по архивным залам. Позднее он нарушил данный себе зарок и сходил с Мерсером на футбол, где некая дама из Тиссайда залила ему кетчупом брюки и обозвала его мерзким старым фертом. Иона Ноблуайт действительно был некрасив и немолод, но ни в коем случае не был фертом. Ферты знают друг дружку. В их клуб так просто не попадешь. Фамилия «Ноблуайт», как сказал бы ей любой настоящий ферт, – прямая калька с немецкого Edelweiss. Такой фамилии не существует, Ионе пришлось спешно выдумывать ее по пути в Довер, а человека, который вынужден в дороге выдумывать себе новую фамилию, никак нельзя назвать фертом. Однако ничего этого он не сказал и даже не удосужился объяснить той леди из Тиссайда, что не сделал ей ничего дурного, а на матч пришел с единственной целью – хоть немного скрасить день рождения несчастному пареньку, от которого отказались родители. Вместо этого он спрятал от Мерсера следы кетчупа и принялся с таким воодушевлением и точностью имитировать крики окружающих мужчин (и рассказывать юнцу все, что предусмотрительно узнал о существующих футбольных тактиках), что Мерсеру Крейдлу стало казаться, будто рядом – самый ярый футбольный фанат Лондона, и он купался в лучах его славы.

Мерсер взглянул на Иону Ноблуайта и от всего сердца его поблагодарил. Затем взял в руки конверт и, стараясь не глядеть на текст послания, достал из него чек. Обдумал указанную там – феноменальную – сумму, вспомнил холодные пустые страницы школьной тетради, в которой учитель требовал нарисовать генеалогическое древо, – и принял решение. Дождавшись, когда официант начнет фламбировать блинчики, он уверенно сунул конверт в огонь. Когда тот вспыхнул, он достал его и спокойно держал над медной сковородой, пока тарелка наполнялась горячими блинчиками, а нос – пьянящим ароматом бренди и апельсина. Затем он бросил письмо вместе со всеми страшными тайнами в сковороду и попросил официанта ее унести.

Отчасти его froideur ^[27] объяснялась тем, что Мерсер Крейдл был не единственным брошенным ребенком в семье. Во всех подвигах и бесчинствах юных Джо Спорка и Мерсера на Ночном Рынке (в сражениях с гигантскими сторожевыми псами, в состязаниях по швырянию «блинчиков» в Темзу) их неизменно сопровождала тощая девчонка с волосами мышиного цвета. Девочку звали Мария Ангелика, и в ее свидетельстве о рождении родителями значились те же подставные лица, что и в документах ее брата.

Дерзкая Секретарша оказалась возлюбленной сестрой Мерсера. Выглядит она теперь несколько иначе, чем раньше (судя по всему, последний раз они виделись, когда ей было одиннадцать), но Джо Спорк не сомневается, что Мерсер по-прежнему бережет ее, как зеницу ока. И око это скоро с желчным негодованием воззрится на виновника последних событий. Джо лишь надеется, что его возмутительное посягательство на честь семьи Крейдлов не приведет к расторжению Договора – древнего обета верности, некогда связавшего контору Ионы Ноблуайта – и его приемного сына, – с Домом Спорка до n-ного колена и вовеки веков, аминь.

Мэтью Спорк ухаживал за возлюбленной, и жизнь была прекрасна. Все хорошее только начиналось; Мэтью при всем своем задоре еще не слишком борзел в отношениях с законом и по-прежнему думал, что девушек следует охмурять, а не просто подчинять своей воле. Он только что встретил Гарриет Гэй, самую талантливую певицу Лондона с глубокими карими глазами и крепкими предплечьями, созданными для того, чтобы без труда схватить мужчину за шею и притянуть к своим губам.