Почерк у Фрэнки был чудовищный: первую букву каждого слова еще можно было разобрать, а дальше просто тянулась извилистая линия. Эди приносила ей чай, обнимала ее – и Фрэнки не сопротивлялась. Месяц спустя они стали жить вместе, груды книг и устройств Фрэнки перекочевали в квартирку Эди, полностью поглотив ее немногочисленные вещи. Вечерами они грелись под одним одеялом: Эди решала кроссворды, а Фрэнки писала.

Так продолжалось, пока не наступил 1948 год.

Сим Сим Цянь не был убит в Аддэ-Сиккиме.

От Эди это не ускользнуло. Краем глаза она видела, как он бежал, бросив своих людей догорать на поле боя. Видела, что по пути он не преминул расправиться с епископом: вспорол ему живот, чтобы тот умирал долго и в муках. Знала она и то, что последовавший за пожаром взрыв не унес жизнь Хана: Абель Джасмин показал ей донесения, чтобы в случае новой встречи с ним она ненароком не выдала себя. Эди предположила, что теперь Сим Сим Цянь будет перестраивать цитадель, зализывать раны и искать нового гения.

Ничего подобного он делать не стал. До того, как стать правителем Аддэ-Сиккима, он много лет был Опиумным Ханом – одним из влиятельнейших наркобаронов Европы и Азии. Узурпированная им нация была для него не более чем парком развлечений, персональным «Брайтон-пирсом». Своих родных он убил отнюдь не потому, что те мешали ему претворять в жизнь смелые планы, а просто из прихоти. Необходимости править страной он не испытывал. Его власть была заключена в нем самом, в людях, которые ему служили, и, прежде всего, в крайности его взглядов. В конце концов, принц ужасов остается принцем, даже если его владения лежат в руинах.

При этом, судя по всему, его ненависть к Джеймсу Банистеру затмевала лишь обида на Шалую Кэтти. Чтобы причинить ей боль, говорилось в донесении, он разработал систему слоновьих пыток; рев и крики истязаемых зверей неслись над холмами, где стояли его крепости, а рынки Азии заполонила окровавленная слоновая кость и изувеченные головы его жертв. Кроме того, Сим Сим Цянь всем дал понять: Фрэнки Фоссойер – его собственность. Человек, который вернет ему гения, получит несметные богатства, наложниц и все, что душа пожелает (при условии, что Фрэнки будет compos mentis ^[42] и сохранит трудоспособность).

Абель Джасмин предоставил Фрэнки личную охрану, а Эди заставила ее отрабатывать приемы по избежанию захвата в плен и бегству из плена. Она научила ее премудростям немедленного побега: как бросить все и покинуть страну, не заходя в банк и не собирая сумку со сменной одеждой; как раздобыть подложные документы; как затеряться в городе и в сельской местности. Фрэнки считала, что это все чушь. Она почти не слушала Эди, но в конце концов начала вносить полезные уточнения и коррективы в ее план. Эди гадала, когда же Фрэнки окончательно превзойдет в искусстве исчезновения своего учителя.

Впрочем, если Фрэнки и постигала околошпионскую науку, то уделяла этому лишь необходимый минимум внимания. Казалось, она отправляла на уроки Фрэнки-стенографистку, пока настоящая Фрэнки занималась делом. Постигатель почти без остатка занял ее сердце и мысли, а грифельную доску в ее кабинете заняли связанные с ним расчеты и формулы. Ни на что другое она более не отвлекалась. Брата Денниса, однажды приехавшего навестить Фрэнки из рескианской обители, сразу насторожила ее увлеченность.

– Все хорошо, – попыталась осадить его Эди.

– Ну, мне-то можете не рассказывать, – заявил Деннис, – а вот себя тешить такими мыслями не советую. Она изменилась, черт побери! Этот… взгляд.

– Какой взгляд?

– Окрыленный, – ответил Деннис. – Одержимый. Не знаю. Это уже не она.

– Может, наоборот? Может, она такая, когда что-то волнует ее по-настоящему?

Деннису хватило человеческого – не монашеского – здравомыслия не упорствовать и оставить их в покое.

На следующий день Фрэнки вышла из дома, и возле лавки под названием «Кадваладр», торговавшей мылом, ее подстерегли три головореза на черном седане. К счастью, Соловью и еще парочке ребят, формально состоявших теперь на гражданской службе, удалось скрутить похитителей и отвезти в Паддингтон-Грин на очень суровый разговор о британских законах. Неделю спустя Сим Сим Цянь попытался развязать войну, потопив британский военный корабль в Северном море и еще один – русский – в порту Хельсинки. Пока все внимание Уайтхолла было приковано к этой маленькой катастрофе, еще двое громил попытались выкрасть Фрэнки с симпозиума в Кембридже, где та встречалась с Эрдешем и фон Нейманом.

Эди Банистер наклеила усы и вылетела в Таллин, где Сим Сим Цянь пытался выдать себя за русского принца. Он даже носил при себе кошель с золотыми монетами династии Романовых и сквернословил на царский манер – по-французски. Его окружала свита писцов и секретарей, без устали строчащих что-то в блокнотах. Фотограф постоянно делал снимки, оператор – снимал происходящее на кинокамеру «Болекс».

– Итак, капитан Банистер, вы отлично выглядите, – проворковал Сим Сим Цянь, когда они сели за карточный стол в казино «Колывань». – Чего не скажешь обо мне. О да, я отдаю себе в этом отчет.