– В данный момент я не могу сказать, станет ли Джошуа Джозеф Спорк моим возлюбленным, – продолжала Полли. – Я много об этом думаю. Вопрос еще открыт. А вы пытаетесь лишить меня возможности на него ответить. Джо Спорк не ваш, вы не имеете права его забирать и каким-либо образом препятствовать нашему общению, мистер Каммербанд. Он мой, пока я не решила иначе. Вы причинили ему душевные и физические страдания, опорочили его имя. Если кто-то и вправе доводить его до слез, причинять ему боль и творить с ним всякое, то лишь я.

Вы не представляете, как мы взбешены. И вы здесь, с нами, в стране Твори-что-хочешь – ну, вроде Страны Чудес, мистер Каммербанд, только гораздо страшнее.

Она зубасто улыбается.

– Одна моя подруга сказала бы, что мы aglæc-wif. Старые ведьмы. Или «женщины, наделенные Силой». То, что произойдет с вами сейчас, может подтвердить правильность как первого, и так и второго толкования.

Некоторое время они просто молча сидят, прислушиваясь к шуму машин за окном и шелесту ветра в ветвях деревьев; Сесилия Фолбери пытается извлечь застрявший в ее антикварной челюсти кусочек крекера. Пес Бастион, цокая когтями по полу, приближается к Джо Спорку и скорбно булькает, пока его не поднимают на ручки.

Эбби Уотсон роется среди пыточных принадлежностей на столе, словно раздумывая, с чего начать. Эрвин Каммербанд смутно припоминает, что она – дипломированная медсестра. Кто сейчас с ее детьми? Не думала ли она взять их с собой? Даже Мерсеру Крейдлу как будто становится немного дурно при мысли о том, что случится дальше, и этот факт в самом деле вселяет тревогу, потому что Мерсер, насколько известно Эрвину Каммербанду, не испытывает ни малейшего сострадания к тем, кто смеет покушаться на благополучие его семьи.

На Эрвина падает тень; тень эта наполняет его чувством вины. Он украдкой делает вдох и морщится от вони из собачьей пасти. Бастион с любопытством принюхивается к его ноге, а потом зевает, демонстрируя слюни и обломки зубов.

– Мерсер, – говорит Полли Крейдл, – будь так добр.

Мерсер встает, выходит и вскоре возвращается с большой стеклянной банкой или бутылью, полной красноватой жижи.

– Вот и славно, – хлопает в ладоши Полли Крейдл. – Теперь, когда мистер Титвистл с нами, вас не будет мучить совесть, что вы говорите за его спиной. – Она показывает на жижу. – Впрочем, боюсь, сейчас трудно определить, за спиной мы у него или нет.

Эрвин Каммербанд ошарашенно смотрит на банку. Родни Титвистл?.. С ним не могли сотворить такое, он почти в этом уверен. Однако слова Полли Крейдл показались ему вполне убедительными. Равно как и инструменты на столе.

Тишина в комнате становится весьма гнетущей.

– Нет, – вдруг встревает Джо Спорк. – Я не такой. Мы не такие.

Полли Крейдл переводит взгляд на него.

– Это… – Он обводит рукой комнату. – Это они. Они такие. Не мы.

Полли Крейдл кивает.

– Допустим.

Джо опускает псину на пол и заглядывает Эрвину в глаза.

– Эрвин. В банке – куриные потроха. Мы не собирались выпускать вам кишки или засовывать части вашего тела в измельчитель отходов.

– А я и не думала вас жрать, – вставляет Сесилия Фолбери (звучит почему-то не очень обнадеживающе).

– Действительно, – продолжает Джо Спорк, – хотя Эбби очень настаивала, чтобы я отлупил вас доской, посыпанной солью. За то, что случилось с Гриффом.

– И я готова была лично купить соль, – строго добавляет Гарриет.

– Однако вы должны нас выслушать, Эрвин. Вы понимаете, что так нельзя? Это катастрофа. Просто кошмар. Рескианцы – чудовища. Их боятся прожженные бандиты, что звучит неплохо и даже круто, пока вы не осознаете, что вообще-то должны быть на стороне ангелов. Вы настроили пыточные лагеря в глуши, бросаете туда людей без суда и следствия. Черт, да нас работает Воган Перри! И не говорите мне, что цель оправдывает средства, потому что это не так. Цели мы не достигнем никогда, финала не будет. Средства – вот что нам остается. С чем нам приходится жить. А если финал и будет, если Эди Банистер была права и Сим Сим Цянь задумал уничтожить мир, тогда мы возвращаемся к пункту первому.

Эрвин Каммербанд делает несколько глубоких вдохов и выдохов, думая о своей душе. Ему приходит в голову, что вечное стремление Родни Титвистла к истине, к знанию, – странная штука, ведь истину и так очень легко опознать. Сразу видно, когда тебе говорят правду.

– Можно мне тоже немного чаю? – спрашивает он.

– Я заварю свежий, – отзывается Гарриет Спорк. – А вы пока поболтайте.

Что ж. В его положении глупо пытаться выторговать себе свободу в обмен на несущественные сведения. Кроме того, Эрвину Каммербанду все труднее подавлять смутное опасение, что этим людям известно о происходящем куда больше, чем ему. Главным в этой истории с Ангелотворцем с самого начала был и остается Родни Титвистл. Родни чрезвычайно прозорлив и беспощаден. И все же одна слабость у него есть: он настолько прозорлив и настолько беспощаден, что порой – очень редко – не учитывает совсем простых вещей вроде человеческого фактора. Потому Эрвин Каммербанд говорит: