– Нет, – возразила Шэрон, – ты не стараешься, а действуешь. Если принесешь до конца года еще десять картин не хуже этой – самых лучших картин – то в следующем апреле они будут висеть на этой стене.

– Вы не шутите? – У Аннализы чуть не подкосились ноги.

– Не шучу. – С лица Шэрон не сходила эта волшебная улыбка. – Ты одна из самых талантливых и трудолюбивых художниц из всех, кого я когда-либо видела. Пойми меня правильно: ты пока молода, и тебе есть куда расти, но в твоих работах я вижу опыт и мудрость человека намного старше твоих лет. Я не говорю, что однажды ты станешь хорошей художницей – ты уже хорошая художница, и я почту за честь, если примешь участие в моей выставке. По правде говоря, без тебя она будет неполной. Что думаешь?

Аннализа едва слышала, как ее папка упала на пол. Девушка не верила своим ушам. Волной нахлынуло осознание того, что благодаря упорному труду она осуществила собственную мечту. Больше не надо гнаться за тем, чтобы стать настоящей художницей. Перед ней только что открылась дверь в будущее. Шэрон Максвелл, одна из лучших художниц восточного побережья, сама признала, что принимает Аннализу Манкузо в их ряды.

– Я мечтаю об этом больше всего на свете! – наконец выпалила Аннализа и бросилась Шэрон на шею. – Спасибо!

– Нет, это тебе спасибо, – ответила Шэрон, обнимая ее в ответ.

– Я начну, как только вернусь домой, – пообещала Аннализа, когда они разомкнули объятия.

– Помни, как ты к этому пришла. Живи, люби. Не забывай добавлять в палитру частичку своей души, хорошо?

Аннализа кивнула, теперь хорошо понимая, о чем говорит ее учительница.

Выйдя навстречу июльскому небу, усеянному белыми перышками облаков, над которыми проплывали их пушистые собратья, Аннализа увидела Уолта, натирающего до блеска свой «Плимут». В такой денек хочется выйти на прогулку. Даже Аннализа понимала, что пора оторваться от мольберта и оглядеться вокруг.

Оценив блеск машины Уолта, девушка заметила:

– Если вы будете сдувать пылинки с моей бабушки так же, как со своего «Бельведера», то она рано или поздно не выдержит и переедет сюда жить.

Уолт не поддался на провокацию, но добродушно усмехнулся в ответ.

Аннализа и Уолт завели привычку каждое субботнее утро кататься по городу или к морю, а по пути домой заезжать на рынок. Аннализа добросовестно отнеслась к мудрому совету Шэрон – живи и люби. Конечно, рисовать как можно больше – верный ключ к успеху, но жить полной жизнью – вот секрет истинного мастерства.

И нет лучше способа жить и любить, чем провести это драгоценное субботнее утро с Уолтом, чья болезнь научила Аннализу ценить каждое мгновение жизни.

По дороге мимо побережья Кейп-Элизабет Аннализа делилась своими недавними размышлениями. Все, что она делала в последнее время, кроме того, что помогала Уолту, увеличивая галерею картин и обучая нового помощника, – это рисовала.

– Рисование – единственное занятие, которое отвлекает меня от мыслей о Томасе, – призналась она, выставив руку в окно и наслаждаясь теплым ветерком. – Точнее, от тревоги за него.

И тревога была не на пустом месте. После ее последнего письма Томас еще ни разу ей не ответил, а это совершенно на него не похоже. Хотя Никсон постепенно выводил войска, двести тысяч американских солдат до сих пор оставались во Вьетнаме, а значит, до конца войны было по-прежнему далеко.

Как указывали пятна краски на джинсах и туфлях Аннализы, она опять держалась на одном кофе и рисовала без передышки, пока обязанности не заставят выйти из квартиры, а потом опять – после работы и до глубокой ночи. Она собиралась во что бы то ни стало принести Шэрон портфолио с самыми лучшими работами за всю свою жизнь, и ей придется нарисовать немало посредственных картин, прежде чем она этого добьется. Даже Микеланджело иногда рисовал всякое барахло и сжигал его в печке.

В декабре Томас вернется домой, и последние месяцы отслужит на американской земле. А потом наступит апрель и выставка Шэрон. Вот будет счастье, если Томас с божьей помощью целым и невредимым приедет в Портленд и поддержит ее в тот день, когда она войдет в ряды самых лучших и прогрессивных художников Новой Англии.

К тому времени как они добрались до рынка, Аннализа оставила все тревоги позади и сосредоточилась на главной радости, которая ждала ее впереди: булочке с корицей. Среди фермеров, мастеровых и прочих торговцев выделялся пекарь по имени Илай, у него была самая потрясающая на свете выпечка. Аннализа и раньше любила себя побаловать, но сегодня ей так не терпелось отведать одно из его волшебных творений, словно она не ела много дней.

Торговцы выстроились вдоль тротуара со стороны Линкольн-Парк; перед ними располагались столы, заваленные коробками и цветами. Позади стояли их фургоны – у многих с брезентовой крыши свисали огромные весы. Задние двери фургонов были откинуты вниз, демонстрируя активным покупателям еще большее разнообразие товаров.

Когда Аннализа и Уолт подошли к прилавку Илая, который стоял посреди торгового ряда, пекарь оживился: