Nonna, как обычно, была права. Аннализа по-прежнему страдала. Хотя она отведала искренней любви в тот день, когда Селия впервые попробовала мороженое, но малышка с каждым днем все больше походила на отца, и Аннализа не могла быть с ней в одной комнате и не думать о Томасе. Как она могла так обмануться со своей любовью к нему?

Увязнув в трясине страданий, Аннализа по-прежнему плохо ела, теряла веру и смысл жизни. Не то чтобы она не старалась. Она не сдалась, но у нее не складывались кусочки пазла. Та искренняя улыбка, на мгновение промелькнувшая на губах в магазине Гарри, уже превратилась в воспоминание. Аннализа не могла больше вспомнить ее вкус. А тот порыв нарисовать Селию, впервые пробующую мороженое, угас… она даже не вынула из шкафа рисовальные принадлежности.

К середине августа Аннализа почти потеряла надежду на новую жизнь. Все равно у нее не было никакого желания с кем-нибудь встречаться. Она всего лишь хотела понять, сможет ли снова улыбаться. Или так и будет омрачать своим унылым лицом бабушкин дом.

Ответ пришел воскресным утром.

Nonna забрала Селию в церковь, куда Аннализа уже месяц не ступала ногой. Ей не нравилось ощущение, что на нее смотрят люди, которые знают Аннализу насквозь. Если Миллз, а особенно итальянская коммуна, хоть в чем-то и преуспели – так это в сплетнях. Аннализа не выносила, когда паства перемывала ей косточки. Кроме того, ей не нравилось, как мужчины пытались приударить за ней после мессы.

Пока бабушка и дочь были в церкви, Аннализа лежала в кровати и то дремала, то просыпалась опять. Даже когда она не спала, ей было лучше в постели, словно здесь можно было спрятаться от всех бед. Она услышала, как Nonna зашла с Селией в дом – значит, время близилось к полудню. Через несколько минут вся семья явится на обед, и если она к тому времени не вылезет из кровати, в комнату прибежит Нино или кто-нибудь еще из родных, вытащит ее отсюда и обзовет ragazza pigra. Ленивая девчонка. Куда уж оскорбительнее?

Минут через десять послышались другие голоса. Семья собиралась. Время на исходе. Заставив себя встать, Аннализа оделась и потащилась по коридору. Она поздоровалась, не встречаясь ни с кем глазами, а потом обернулась и увидела, что Nonna сидит на полу гостиной вместе с Селией. Тетя Джулия рассказывала о каком-то симпатичном мальчике из церкви, который снова свободен, но Аннализа не слушала. Она видела только одно.

Селия впервые сидела сама, сияя волшебной, как звезды, улыбкой.

Даже годы спустя Аннализа рассказывала, что никогда в жизни не видела ничего прекраснее, и именно в эту минуту она влюбилась в свою дочь. Именно тогда она по-настоящему стала матерью, и заулыбалась так, как не улыбалась раньше никому, разве что своей маме и Томасу.

Nonna посмотрела на внучку снизу вверх.

– Она только что села.

– Вижу.

И Аннализа чуть не осталась в кровати и все не пропустила! Ну все, хватит, сказала она себе и поспешила к дочери. Аннализа опустилась на колени и раскрыла объятия. Как ни смешно, ей теперь казалось, что она всю жизнь видела только черное и белое, а сегодня проснулась и увидела остальные цвета.

– Ты теперь такая большая девочка.

Она потянула малышку к себе, Селия с хихиканьем плюхнулась к ней на колени.

Аннализа улыбнулась еще шире. Что-то ей подсказывало, что она больше не забудет это чувство и не потеряет настрой. Теперь это был не просто слабый вкус новой жизни – она изменилась навсегда.

– Я люблю тебя, Селия. Очень люблю.

– Я такая глупая, – сказала Аннализа бабушке, прося этими словами прощения за то, сколько нервов ей истрепала, когда после переезда превратилась в трудного подростка, но самое главное – за то, что не оправдала их с мамой ожиданий и не стала той женщиной, которую они растили.

– Прости, – прошептала Аннализа на ухо дочери – Прости за то, что я была такая. – Она взяла девочку на руки и пообещала: – Я здесь, моя любимая, я здесь, и с этой минуты всегда буду с тобой.

Аннализа обернулась и увидела, что вся семья смотрит на нее с гордостью и со слезами на глазах. И глубоко вздохнула, когда они обступили ее любящей толпой.

Назавтра в гости к Аннализе и ее бабушке приехал Уолт, и все трое устроились на веранде, пока Селия спала. Растения в горшках, посаженные бабушкой в этом году, цвели полным цветом и тянулись к солнцу. Музыкальную подвеску, собранную в магазине часовщика, Аннализа повесила рядом с маминой, и они потихоньку напевали мелодичную песенку.

Аннализа сказала:

– Не знаю, как объяснить, и вряд ли я когда-нибудь повторю это вслух, но, по-моему, я раньше не очень-то любила Селию. Ужасно, да? То есть любила, только меньше, чем другие мамы. Уж точно меньше, чем любила меня мама и любите вы. А теперь что-то изменилось. Я словно… как бы сказать… словно не видела ее. Винила дочь в чужих грехах. Как я могла? Даже не верится.

Nonna неторопливо покачивалась в любимом кресле-качалке.