Эмма упомянула, как быстро растут мальчики. Селия оживилась и стала рассказывать, какие у них планы после окончания старшей школы. Аннализа была невероятно рада, что когда-то помирилась с Эммой. Так приятно было видеть, как Эмма и Селия сблизились за прошедшие годы. В конце концов, ведь именно семилетняя Селия подтолкнула к этому Аннализу, постоянно спрашивая ее о тете, которую никогда не видела.

Эмма, кажется, слабела и бледнела с каждой минутой. Селия и Аннализа, не сговариваясь, изо всех сил подбадривали ее веселой беседой. Селия, как и ее мать, любила откровенные шутки – кроме дочери, никто больше не мог рассмешить Аннализу до слез. Каждая улыбка Эммы становилась победой, словно смехом они покупали ей еще несколько минут жизни.

Они не говорили лишь об одном – о Томасе.

Эмма уже перестала о нем спрашивать.

Увы, даже самой веселой улыбке Эммы чего-то не хватало – ведь всю жизнь она хотела только одного – любви брата.

Аннализа не делала вид, что понимает Томаса – он до сих пор был таким же непредсказуемым, как и в первый день их встречи. Однако одно она знала точно – он оставит Эмму умирать, не повидавшись с ним. Он никогда не отвечал на письма. Никогда не звонил. И точно никогда ее не простит, как бы ни уговаривали Аннализа и Селия. И хотя Аннализа не осуждала его за это решение, но, конечно, ей было грустно.

У них была хорошая – даже замечательная жизнь. Томас оказался прекрасным учителем – он искренне гордился тем, что наставляет детей, в которых будущее страны. Но призраки прошлого никуда не уходили. Во время войны он во многом изменился. Больше не было Его Сиятельства из их первой встречи в музее. Возникало чувство, что Томас счастлив на девяносто девять процентов, и их жизнь была идеальной тоже на девяносто девять процентов, однако тень прошлого никогда не оставляла его надолго, и Аннализа смирилась с тем, что теперь так будет всегда.

Селия поднесла Эмме стакан, и вода потекла по подбородку. Вытерев ее салфеткой, Селия сказала:

– Сегодня мы попробуем попасть в «Ивентайд».

Она имела в виду свой любимый ресторан в Портленде, куда ее впервые привела Эмма.

– О, я бы отдала все что угодно, чтобы полакомиться напоследок рулетом с лобстером.

– Мы тебе принесем, – пообещала Селия.

Эмма чуть было не сказала что-то вроде «тогда поторопитесь», но вместо этого нашла руки Аннализы и Селии. Все трое обменялись взглядами, и у Аннализы появилось невыносимо грустное чувство, что они делают это в последний раз. Это конец. Эмма с ними прощается. Она снова возблагодарила Бога за то, что он позволил Эмме вернуться в их жизнь.

– Я люблю вас, девочки, – сказала Эмма, всматриваясь в них по очереди.

По щеке Аннализы скатилась слеза. Они с Селией подались вперед со словами «мы тоже тебя любим» и обняли Эмму как могли – ее исхудавшее тело почти скрылось в их объятиях.

Кто-то встал в дверях, и все обернулись.

– Дайте нам еще… – начала говорить Аннализа.

Томас Барнс, который уже приближался к семидесяти годам, но выглядел моложе, шагнул в комнату с шапкой и курткой в руках. Аннализа едва не упала со стула. Томас улыбнулся жене и дочери и перевел взгляд на женщину на кровати.

– Эмма?

Он подошел и обнял Аннализу и Селию, а потом они расступились, чтобы он успел поговорить с сестрой.

Когда он взял ее хрупкую руку в ладони, Аннализа и Селия обнялись и расплакались.

«Ты мой герой, – подумала Аннализа. – Самый любимый на свете мужчина».

Это была одна из тысячи причин, почему она его так любила.

– Ты меня слышишь? – спросил он Эмму, у которой уже остекленели глаза.

На секунду Аннализа испугалась, что она отошла, не успев поговорить с братом.

Обернувшись к Аннализе, Томас спросил:

– Она может меня слышать?

– Я тебя слышу, – прошептала Эмма, наполнив Аннализу радостью.

Он приехал из Бар-Харбора как раз вовремя.

Томас вновь повернулся к сестре и сказал с облегчением:

– Ну слава богу.

Он наклонился и поцеловал Эмму в щеку, и на ее губах появилась улыбка, которая сказала обо всем.

– Ты не слишком-то торопился, да? – сказала Эмма, пока они с любовью смотрели друг другу в глаза.

Потом плечи у Томаса задрожали, и он заплакал так, как не плакал никогда в жизни. Брат и сестра сплелись в долгом объятии. Аннализа обнимала дочь, и ей казалось, что в этой комнате так много любви, что она способна растопить снег на улице, и тогда в считаные секунды наступит ранняя весна. Любовь человеческая… Разве на свете есть что-то прекраснее?

Закончив обнимать сестру, Томас сел рядом с ней и взял ее руку в ладони. Они о чем-то шепотом разговаривали, в какой-то момент Эмма даже рассмеялась, пусть и слабо. А потом закрыла глаза. И без кардиомонитора было понятно, что она уходит в иной мир.