– Мне кажется, что ты не похожа на этих дам – я чувствую во всем этом беспредельную пустоту, которая меня ранит. Это не предел возможностей Аннализы Манкузо. Не спорю, сами по себе картины хороши. Неудивительно, что их покупают. Но как твоя учительница и человек, глубоко уважающий твой талант, я настаиваю, что ты можешь лучше.

Аннализа стиснула зубы; от гнева запылали щеки. Их непонятные отношения с Томасом довели ее до предела, и в ней проснулась тигрица.

– Вы все прекрасно понимаете, Шэрон. Что бы я ни делала, вам все равно будет мало. Вы просто боитесь, что, как только вы меня похвалите, я сразу брошу ваши бестолковые занятия.

Девушка сама не знала, как у нее повернулся язык такое сказать. Но если ее наставница решила говорить правду в лицо, то чем она хуже?

Шэрон опустила голову.

– Ты не всерьез это говоришь.

– Я ценю ваши уроки, – сказала Аннализа, окинув взглядом работы Шэрон в мастерской, – и уверена, что многому научилась. Но с меня довольно. Вы меня не понимаете. И Джеки не понимает. А раз так, то и ладно. Я справлюсь сама.

Учительница нахмурилась и скрестила руки на груди.

– Как тебе будет угодно.

Аннализа собрала рисунки и сунула их в папку. Конечно, она не остановится на достигнутом. Она же не дура, чтобы считать себя профессионалом в восемнадцать лет. Но у нее появились сомнения, что уроки Шэрон ей подходят. Может, Аннализе не по пути с дурацкой выставкой Шэрон и ее наклонностями хиппи. Нынешнее положение дел ее вполне устраивает.

Чувствуя на себе взгляд Шэрон, Аннализа решительно вышла из мастерской и отправилась домой длинной дорогой мимо пустых складов старого порта. Теперь она взрослая и должна верить в себя. Как художница она выросла на голову, что бы там ни говорила Шэрон. Инстинкт подсказывал Аннализе, что настало время перемен.

Аннализа работала в «Прайде» допоздна и одновременно пыталась бороться с сомнениями, которые заронила в ней Шэрон. И все только ради того, чтобы забыть о Томасе. Чем больше она находила дел, тем меньше думала о том, что он сейчас прощается в Давенпорте со своей семьей. Наверняка он посвящает все внимание сестре, утешая ее перед своим отъездом. Кто знает, возможно, мысль о том, что Аннализа рядом, тоже сводит его с ума.

Проблема заключалась в том, что в универмаге с Аннализой стало невозможно работать: она набрасывалась на всех, кто ставил ее правоту под сомнение, как и в случае с Шэрон. И в рисовании она тоже потеряла настрой. Конечно, ее сильно выбил из колеи разговор с Шэрон, однако гораздо больше мешал Томас, который по-прежнему маячил позади мольберта, размахивая своими дурацкими руками.

Но даже если на минуту забыть о Томасе – как будто она на такое способна – почему Аннализу не увлекал ее новый стиль? Покупатели сами шли в магазин Уолта и спрашивали о ее картинах. В довершение всего, убив воодушевление девушки, Шэрон разрушила свой образ прекрасной учительницы. Несомненно, Аннализа могла рисовать лучше, и она старалась – но неужели нельзя было хоть раз ее похвалить? И дело было вовсе не в том, что Шэрон завидовала своей ученице или хотела ее денег, как дерзко бросила ей Аннализа, прежде чем покинуть мастерскую.

Девушка не понимала, что не нравится Шэрон в ее новых картинах, и, возможно, это ранило Аннализу сильнее всего. Если она все-таки не нашла свой голос, то теперь еще дальше от своей цели, чем прежде. Возможно, именно стыд заставил ее бросить занятия у Шэрон.

Но хотя все было по-прежнему сложно, Аннализа уже привыкла бороться с бурей в душе, чтобы преодолеть творческий кризис. Этого она и добивалась: вновь обрести уверенность в себе, несмотря на влияние Шэрон и Томаса.

Во вторник, пятого января тысяча девятьсот семьдесят первого, Томас позвонил ей домой. Аннализа еще никогда так не мечтала услышать его голос. Она даже посматривала на телефон, дожидаясь звонка. Мир девушки пошатнулся, и никто, кроме Томаса, не мог ее понять. Справедливости ради после того, как Аннализа пряталась от возлюбленного три недели, она больше не имела права на его поддержку. Интересно, слышал ли он по телефону, в какой она растерянности?

– Кстати, – перешел он к делу после неловкого разговора о том, как они провели Рождество, – я надеялся пообедать с тобой в городе, прежде чем заброшу «Битл» в магазин. – И тут же протянул ей соломинку: – Но не настаиваю – я знаю, что у тебя много дел.

Учитывая обязанности в «Прайде» и ожесточенную борьбу с творческим кризисом, предстоящая поездка Томаса в город совершенно убивала Аннализу. Она была обязана выкроить время – и не важно, сколько у нее работы и как опасно им встречаться. Что она будет за человек, если не сможет найти хоть один час, чтобы пообедать с любимым, который уезжает на войну?