— В Новом Карфагене раскол. Гамилькар Боэтарх планирует принести Карталонию в жертву со славу Ваала, тогда он станет наместником бога на земле, и его будет не остановить. Эйзер Гискон, почитающий отколовшуюся от культа Танит, пытается его остановить. Курирующие ваш край Барки готовы на диалог и уступки. От вас потребуется пообещать пунийцам что угодно, а потом сделать по-своему. Вот мой интерес: не позволить крови пролиться.

Щелкнув языком, Койот усмехается:

— Красиво говоришь, пуниец. Складно. Но нет вам веры.

— А это не тебе решать, — низким, грудным голосом возражает, видимо, пилот. — Генерал не просто так велел всех прибывших чужаков доставлять к нему.

— И где те чужаки? Украшают колы на потеху публике?

Говорят они на понятном языке, значит, специально для меня. А может, кто-то просто не знает родного.

— После ядерных ударов публике, поверьте, будет не до потехи, — вмешиваюсь в беседу. — Если суждено мне попасть на кол, так тому и быть, но я должен попытаться предотвратить трагедию. А дальше все равно смерть, так что особой разницы нет, будет это кол или радиация. И еще, Новый Карфаген населяет множество порабощенных народов, пунийцы — очень малая часть обитателей.

— И каков же твой интерес? — не унимается Койот. — Что тебе обещал хозяин?

— Я не пуниец, я трикстер, мой бог — Шахар. Вот мой интерес.

— Не слышал о таком, — гудит пилот. — А ты откуда знаешь о нашем Кутерастане?

— Вижу, кто кому поклоняется. Много чего вижу, боги наделили меня необычными способностями.

Пилот обращается к штурмовику, Койоту:

— Для пунийца он слишком хорошо осведомлен о нас, ты не находишь? А вдруг он не врет?

— Предлагаешь дергать генерала в пол одиннадцатого ночи? Как ты себе это представляешь? «Срочно бросайте ваши дела, мы поймали пунийца». Думаешь, он тебя поблагодарит?

— А и пох. Если чужак прав, нас ждет тяжелое время. Возможно, мы не выживем.

— Выживите, — говорю я. — Если штаб в горах подальше от зиккурата. Но будет радиоактивное заражение, многие растения погибнут, начнется голод. Пунийцы нанесут удары по стратегическим объектам, в первую очередь — по оружейным заводам и тем, что клепают технику. Несколько десятков лет, и вы, те, кто выживет, скатитесь в варварство, они придут и возьмут вас голыми руками.

— Еще одно слово, чужак, и я выбью твои зубы, чтоб заткнуть поганый рот…

— Заткнись, Кнэ, — рявкает пилот. — Он говорит правду, а тебе она не нравится, вот ты и бесишься. Но генерал потому и главный, что оценивает события объективно, а не исходя из того, нравятся они ему или нет, и я свяжусь с ним. Ответственность беру на себя.

— Приятно слышать разумного человека. Надеюсь, людей эвакуировали из зиккуратов? — спрашиваю я, очень хочется облегченно выдохнуть, но понимаю, что еще рано.

Доносится возня, и с моей головы стягивают мешок. Жадно вдыхаю насыщенный кислородом воздух, оглядываюсь. В салоне флаера три человека, похожие друг на друга: круглолицые, черноволосые и черноглазые, смуглые, только пилот сед и коротко стрижен. Штурмовик, угрожавший мне, молод и худ, он часто моргает, у него дергается глаз. Третьему члену экипажа тридцать один год, у него красные от недосыпа глаза, он устал, и в беседу не вмешивается.

— Спасибо, — обращаюсь к пилоту, он занимает свое место, переключается на ручной режим управления и отвечает:

— Территория Карталонии поделена на шесть участков. Наш подчиняется генералу Тэнксватоа, он предположил ядерные удары и перенес всю технику и военных подальше от зиккуратов и заводов, мирному населению тоже предложено эвакуироваться. Северные генералы не верят в ядерные удары, то есть сомневаются, что пунийцы на это пойдут. У них сведения, что вам не до того, потому на севере зиккураты полны народу. У нас даже электричество чинить не стали, но многие все равно остались дома. Те, кто не знает, что такое ядерный удар.

— Повезло, что буду говорить с самым здравомыслящим генералом.

За иллюминаторами — чернота, куда мы летим, неизвестно. Пилот, зовут его Арэнк, больше не говорит со мной, сосредоточивается на управлении, и мы куда-то снижаемся. Койот связывается со штабом, перебрасывается с диспетчером парой фраз на карталонском, а я понимаю, что в эти секунды решается судьба мира, и она будет зависеть от генерала, который даже не подозревает, какая на нем ответственность.

Время будто бы останавливается. Плавится и медленно застывает, а я — как мошка в этом янтаре, который когда-то был смолой.

— Сказали о тебе, — говорит Арэнк, не глядя на меня. — Жду ответ.

Замираю, сжимаю сведенные за спиной кулаки. Танит сказала, что здесь не поможет мне, Шахар тоже бессилен, но все равно мысленно обращаюсь к ним, прошу повлиять на генерала.

Трещит динамик, обрывая мои мысли, и оттуда льются непонятные слова. Арэнк слушает, катая желваки на скулах, что-то резко отвечает.