— Думать иногда полезно. А хорошо потому, что они тоже будут нас недооценивать.

Араб то ли не понимает, что это камень в его огород, то ли пропускает колкость мимо ушей.

— Ладно, мне что делать?

— Выбирай. Остались волосатый здоровяк…

— Так он же нашему этому,— он косится на Дана,— достался.

— Длинноволосый блондин— да, а есть еще мужик, покрытый бурой курчавой шерстью,— тыкаю во второй справа кружок. — Он, как и лидер, мощный, сильнее любого из нас, но очень медленный. Зато если попадет кулаком по башке, это гарантированный нокаут. Его тоже желательно связать боем, а не пытаться вырубить.

— Интересно, ногами этот мохнатый работает? — Лекс задумчиво потирает подбородок.

— Да, но его сила в руках.

— Я его беру,— вызывается борец.

— Принято. — Рисую араба напротив мохнатого. — Остаются два африканца. Лысый и с дредами. Лысый — ударник, предположительно боксер. Силой он равен Лексу, в остальном уступает.

— В остальном — это в чем? — интересуется долго молчавший азиат Дан. — И как ты определяешь, кто на что способен?

Как же здорово, что я изучал физиологию, когда прокачивал единоборства, да и вообще любил книги: теперь мне есть чем оправдаться перед камерами.

— По внешнему виду, который определяет генетика. У людей с разной предрасположенностью разное строение скелета и мышечной ткани. Спринтеры невысокие и квадратные, стайеры высокие и тонкие в кости. Наши противники понятны: лысый ударник, дредистый — универсал без каких-либо выдающихся талантов.

— Лысый мой,— потирает руки Лекс. — Вырублю его и кому-то помогу.

Делаю пометку и говорю притопывающей Надане:

— Твой — дредистый. Задача — сдерживание. Не подставляйся. Поняла меня? Не геройствуй.

Женщина не отличается большим умом, но и она догадывается, что новым членам команды необязательно знать о ее травме, и кивает. Лекс тоже молчит.

— Не понял, — борец вертит башкой, щурясь, подходит к Надане, осматривает ее с ног до головы, протирает глаза. — Ты что, не мужик?

— Я-то мужик, а ты? — Она отвечает на взгляд, набычивается.

— Прекратить! — рявкаю я, не особо рассчитывая, что араб послушается, но ошибаюсь, он поднимает руки.

— Да пох, лишь бы боец был хороший.

Азиат тоже интеллектуал, и он не оспаривает сложившуюся иерархию, но вопрос задает интересный, правда, не вселяющий оптимизма.

— План, конечно, хорош. Но что делать, если бой пойдет по правилам, навязанным соперником?

— Хреново будет,— соглашаюсь я. — Главное не забывайте, что важнее всего кого-то из них вырубить, чтобы они остались в меньшинстве. Желательно — блондина как слабое звено. А для того, чтоб такого не случилось, нам надо атаковать первыми. По моему сигналу. Потому что если кого-то потеряем мы, то вероятность победы очень мала.

— Будем надеяться, что все получится,— говорит Лекс.

— Джумаан, их лидер, слишком тупой, он вряд ли разработает стоящую стратегию и не даст это сделать другим.

Совещание у нас занимает от силы десять минут, и воцаряется напряжение. Надана меряет шагами комнату, шумно лопает жвачку — пузырь за пузырем. Араб Шер подпирает стену. Дан замер, скрестив ноги и закрыв глаза. Изучаю его характеристики, и радуюсь тому, что он буддист, а не культист Ваала! Значит, и на востоке есть отступники от веры. Лекс начинает растягиваться, напоминая, что неплохо бы разогреться хоть немного, и все мы, кроме Дана, приседаем, отжимаемся, делаем выпады и наклоны.

Вспоминается выплюнутый Наданой комок черноты, и сканирую азиата, чтобы знать, есть ли у него сверхспособности, но вижу фильтр, такой же, как был у Наданы. Наверное, печать Ваала появляется, когда младенцу набивают татуировку на седьмой шейный позвонок и проводят посвящение. А вот способности у него заблокированы очень интересные, он может управлять пространством, примерно как Тевуртий Помпилий, что могло бы сделать из него непобедимого бойца. После боя нужно будет попытаться его завербовать к себе в команду, а потом снять блок Ваала.

— Внимание! Команде— приготовиться к выходу! — звучит из коммуникатора, расположенного в углу, рядом с камерой.

Дан телом выстреливает вверх, как распрямившаяся пружина, его глаза бегают, ноздри раздуваются — нервничает парень, и это плохо. Остальные вроде спокойны, особенно Лекс — вот где средоточие флегматизма.

— Ну, что,— бубнит араб. — Да обратит В…

— Нет! — рявкаю я. — Ни на кого не надеемся. Все сами.

Дан смотрит с уважением и понимающе кивает, я сжимаю кулак, бью по его кулаку, и все присоединяются.

Выходим молчаливые и сосредоточенные, за черноволосой девушкой в латексе, ожидавшей в коридоре, идем минут пять, три раза свернув. Она останавливается перед дверью лифта и проводит инструктаж: