Но как? Как он это делает? Что за власть в руках этого человека? Подавив праведный гнев, Сандрино заставляет себя действовать логично: он сделает то, что от него требует Гамилькар Боэтарх, а потом рванет к озверелым в леса. Возвращаться в Новый Карфаген небезопасно, причем не только для него.

Ругнушись, он распахивает ящик с патронами, набивает патронташ, повертев в руках дробовик, откладывает его — не стоит привлекать к себе внимание, а единственный способ подобраться к Тальпаллису — притвориться участником шоу. Берет пистолет и плазмоган, их проще спрятать, набирает патронов с запасом, консервов, накидывает плащ с капюшоном, чтобы солнце не жгло снежно-белую кожу, беззащитную перед его лучами, и, пока не приехали гемоды, выходит за ворота и шагает навстречу восходящему солнцу.

Все-таки две единицы делают меня гораздо более выносливым, и до центральной крепости мы с Вэрой добегаем, что говорится, ноздря в ноздрю.

По сведениям спасенного от гемодов тибетца Инджо, восточную захватил наш главный конкурент Рамон. Он же выпотрошил северную, хорошо, тот парень успел описать налетчиков. И если Рамон не стал вливать защитников в состав своей группы, значит, она численностью превысила тридцать человек. Сегодня-завтра надо ждать гостей, и не факт, что выстоим, потому мы с Вэрой рванули в центральную крепость, а в южную отправились Лекс и Надана. Она и здесь пригодилась бы, но телепат у нас один.

Центральная крепость ничем не отличается от нашей: те же трехметровые бетонные стены, ветра нет, и бежевый флаг висит линялой тряпкой. Как и в прошлый раз, мы поднимаемся на самый высокий холм, чтобы осмотреть окрестности прежде, чем идти на переговоры, и за чередой холмов взгляду открывается еще один огороженный лагерь, причем забор не из таких серых плит, а, похоже, из местного желтоватого камня.

— Гемоды, — констатирует Вэра, и мы спускаемся по склону, движемся к крепости, стараясь не уходить далеко от нагромождений камней древнего города, где при необходимости можно было бы укрыться.

Защитники обнаруживают нас метрах в пятидесяти от крепости.

— Эй, стоять! — кричит дозорный, и мы останавливаемся, чуть смещаясь к каменной глыбе.

Жаль, мы далеко, и не слышно, о чем говорят защитники крепости, но однозначно наше появление обсуждается.

— Проваливайте, — спустя минуту радостно объявляет дозорный.

— Мы парламентеры из другой крепости, — сходу открываю карты я. — Пришли заключать союз, у нас есть что вам предложить.

И снова минутная тишина. Мы с Вэрой стоим, как на судилище, плечи сводит от напряжения. А пауза все длится и длится, и мне кажется, что слишком долго, пора бы уже выдать какую-то реакцию.

— Это с какой крепости? — В голосе переговорщика чувствуется интерес, но не искренний, гаденький какой-то интерес, и проснувшаяся интуиция велит мне разворачиваться и проваливать, но ход уже сделан, и партию надо доиграть если не до конца, то до логического завершения.

Дроны над нами оживляются, снуют туда-сюда — тоже тревожный знак. Прикрыв рот рукой, говорю Вэре:

— Одному мне кажется, что дело нечисто?

Невозмутимый карталонец поводит плечом.

— На их месте я вел бы себя так же.

Интуиция вопит, что не нужно откровенничать с незнакомцами, и я отвечаю на вопрос дозорного:

— С юга идем.

Поначалу я хотел сразу напугать хозяев крепости злобным Рамоном, теперь же что-то меня останавливает. Со скрежетом открывается створка.

— Заходите, поговорим!

Отдаю арбалет Вэре, он отходит дальше, а я неторопливо иду к распахнутой створке ворот, как в разинутую пасть чудовища, готового меня сожрать. Убивать меня вряд ли станут. Скорее всего, попробуют расположить к себе. Расспросят, сколько людей в моей крепости, какое у нас оружие, нашли ли мы фрагмент, выпытают, что я вообще знаю о делах на Полигоне, а вот потом… А потом либо перережут мне горло, либо заключат мнимый союз, либо отправят со мной диверсионный отряд, который ночью откроет ворота своим.

В любом случае шансов, что сейчас меня оставят в живых, больше. К тому же, если проникну за ворота, я посмотрю, сколько в крепости человек и как они вооружены. Здравый смысл убеждает начать с убийственных аргументов, что северная крепость разграблена людьми Рамона, и такая участь ждет всех, но интуиция, как истеричная баба, виснет на шее, убеждает бежать, закрывает мне рот.

Верчу головой по сторонам, переступая через темно-бурую лужу засохшей крови, уже присыпанную пылью, отмечаю, что все вокруг крепости истоптано — ее уже пытались брать приступом и либо не преуспели, либо наоборот.

Вхожу в ворота, и медальон на шее нагревается, печет огнем. Хочется остаться здесь, поближе к выходу, но под пристальным наблюдением арбалетчиков на стенах направляюсь в середину крепости, на пороге модульного здания сидит раненый с перевязанным плечом, узнаю в нем трусишку-Кюрикса, который во флаере закатил истерику при десантировании.