«Я не заслуживаю ничего хорошего, потому что…» Ответов – бесконечное множество.

Но что, если сама эта мысль ложная? А если вы достойны и заслуживаете хорошего в этом мире? А если вы действительно заслуживаете любви, радости и крепких партнерских отношений?

В конце концов, вы же не рождаетесь недостойным человеком. Так что же произошло между рождением и «сейчас»? Что заставило вас сомневаться в своей достойности?

Как и участники семинара, вы, возможно, готовы навесить на себя ярлык человека, который не достоин хорошего. Вам кажется абсурдным слышать, что вы достойны этого просто потому, что родились. Ничего страшного. Пусть вы думаете, что все остальные в мире достойны, а вы нет. Но я бы очень хотела, чтобы мы сейчас исследовали этот вопрос и посмотрели, сможем ли как следует его поворошить и извлечь из этого пользу.

Как вы пришли к убеждению, что вы слишком толстый, слишком эмоциональный или не заслуживаете любви? Откуда взялась эта история? Кто «положил» ее туда, где она сейчас находится? И как вы пришли к убеждению, что не можете быть ценным и достойным человеком? Как и в случае с другими ранами, ответ проще, чем может показаться.

Существует история первопричин, которая убеждает в этом.

Чем больше я работаю с людьми, тем больше убеждаюсь, что у каждого из нас есть та или иная рана самоценности. Время от времени мы сомневаемся в том, что ценны и достойны.

Каждое утро Карина просыпается раньше своего парня, наносит макияж и возвращается в постель, чтобы он, проснувшись, увидел ее невероятно красивой.

Кристоф убежден: до тех пор пока не будет хорошо зарабатывать, привлекательные женщины не будут обращать на него внимания.

Ари считает, что хроническая болезнь – обуза для партнера, поэтому они никогда не поженятся.

Эти истории указывают на рану самоценности.

С чего это началось? Как вы пришли к убеждению, что недостойны любви, что не можете быть желанны, что недостаточно хороши для отношений? Вы помните слова или однозначные утверждения? Вы помните какие-либо действия? Вы помните, каково это было – узнать, что любовь возможна лишь при ряде условий? Или есть история о том, как вас бросили?

Когда я начала работать с одинокой Вероникой, ей было чуть за пятьдесят. Она была одинока, никогда не выходила замуж, у нее не было детей. Женщина проходила психотерапию в течение десятилетий, но безуспешно. Она проработала на Уолл-стрит тридцать лет и говорила резким, раздражающим тоном. Вероника сказала, что голос испорчен курением и криками на мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело не одно десятилетие.

Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала: «Я по натуре не агрессивна, просто устала. Вы – мой последний шанс».

– Тогда нам лучше приступить к работе, – улыбнулась я.

На первом сеансе Вероника еще не была готова услышать, что не я была ее последним шансом, а она сама. Но вскоре поняла это.

Вероника рассказала, что психотерапия ей нравится, ведь это то место, где кто-то ее выслушает. Приятно выпустить пар, выплеснуть все наружу. Но ей не нравилось то, что это, казалось, никогда ничего не меняло.

– ROI явно недостаточен, – сказала она.

В маркетинге ROI означает «коэффициент окупаемости инвестиций». И я слышу эту аналогию почти от всех клиентов, которые работают в финансовом мире. Они говорят об анализе эффективности затрат.

Вероника чувствовала, что за эти годы потратила много денег и времени на психотерапию, а результат из года в год не менялся. Ее инвестиции в психотерапию не приносили желаемого результата.

– Я хочу, чтобы у меня был партнер. Я уже не в том возрасте, чтобы заводить детей, но хочу любить и быть любимой.

Немного расспросив Веронику, я узнала, что она никогда не говорила о своей семье с предыдущими психотерапевтами. Я сторонница различных методик и теорий. На самом деле я твердо верю, что нет методики, которая подошла бы всем. Но – и это большое «но» – я ни за что на свете не могу представить психотерапию без понимания взаимоотношений в семейной системе и историй первопричин, с ней связанных.

– Вы не будете против, если немного поговорим о вашей семье? – спросила я.

– Нет, конечно. Делайте, что необходимо.

Поскольку я была последним шансом Вероники, она была готова идти в любом направлении, в каком бы я ее ни повела. Я начала расспрашивать о семье и сразу узнала, что мать ушла, когда Веронике было всего пять лет.

– Вы знаете, почему она ушла? – спросила я.

– Да. Она никогда по-настоящему не хотела детей. Мама хотела хорошо жить. Она не хотела никакой ответственности, не хотела, чтобы что-то сковывало ее свободу. Она собрала сумку и уехала субботним утром, так просто, будто ничего особенного не происходило. Когда отъезжала на машине от дома, то улыбнулась и помахала рукой. И мы больше никогда ее не видели.