На самом деле все может быть гораздо хуже, потому что таким способом ЦСКА брали в команду лучших игроков, если те не хотели оставлять свои команды по-хорошему. Вдруг это не просто ошибка, а генерал Ахметзянов руку приложил? Генерал генералу глаз не выклюет, а ЦСКА и «Динамо» — дружественные команды.

Или я зря себя накручиваю, и Погосян прав? И ведь я ничего не смогу сделать, если меня захотят забрать! Раньше Тирликас прикрывал, а теперь… Черт, черт, черт!

Хотелось кого-нибудь ударить.

— Пойдем жрать, — предложил Погосян. — Скажи спасибо, что сегодня уже все узнаешь.

Мика вернулся за стол и возмутился:

— Прикиньте, Неруша в военкомат вызвали! Охренели совсем.

— Тогда нас всех должны вызвать, — сказал Микроб, — или кто-то из вас уже служил? Почему именно его?

— Может, потому что он совсем неместный, из Кунашака, — предположил Саенко. — Напутали что-то.

— Вот и я говорю: напутали! — провозгласил Погосян и шумно отхлебнул чай из чашки.

А в моем сердце поселилось дурное предчувствие: нет, все не просто так. Конечно, Семерка уверяла, что вряд ли меня будут заставлять делать что-либо против воли, но прослеживалась слишком явная заинтересованность мной.

На тренировку я все-таки пошел и сегодня впервые не сдох — наконец восстановил форму после месяцев в СИЗО, потом погонял молодняк, Васенцова и Саенко, — тренера для вратарей Саныч уволил. Вдруг мне придется оставить команду, и как они без меня? Ясно как — проигрывали все время и теперь проиграют. Или Микроб, как в себя придет, спасет ситуацию?

Вряд ли, он еще не умеет удерживать внутренний огонь, да и главный наш козырь — моя способность «лучший в мире», а она больше никому не доступна.

А после обеда я отвел в сторону Димидко и молча предъявил повестку. Саныч вытаращился на нее и выругался. Еще выругался, сжал кулаки, перевел взгляд на меня.

— Что это значит?

— То и значит. Скорее всего, ошибка, но после того, как на меня пытались повесить заговор, я ничему не удивлюсь.

С минуту мы стояли молча. Димидко раздувал ноздри и аж покраснел от ярости, но ни он, ни я не могли как-то повлиять на ситуацию.

— Без тебя мы провалимся, — сказал Димидко.

— Не факт, — парировал я. — И не факт, что меня загребут, указ-то…

— Срали они на тот указ! У каждого такого указа по десять подпунктов, которые не афишируются, и их можно как угодно крутить в свою пользу.

В нашем мире такое часто практиковалось, особенно — в последнее неспокойное время.

— Короче, поучи еще вратарей. Перед смертью не надышишься, но… — Он вздохнул и добавил почти жалобно: —…вдруг и правда ошибка.

Васенцова и Саенко я гонял с особым остервенением, жалея, что не могу им передать часть своей силы. Бедолага Саенко через час отработок падений лег на газон и простонал:

— Не могу больше.

До трех дня оставался час. Я без спешки принял душ, потом позвонил Семерке, чтобы спросить, что происходит и к чему готовиться, но трубку она не взяла. И через пятнадцать минут, и за пять минут до визита к военкому тоже не взяла.

Что ж. Наполненный гневом праведным, я отыскал кабинет начальника с табличкой «Кубиков Н. И.», постучал. Из-за двери донесся зычный бас:

— Входите!

Я переступил порог, остановился в середине комнаты и отчеканил:

— Нерушимый Александр прибыл по врученной сегодня повестке.

Помнится, в юности нас гонял в военкомат военрук, проинструктировав, как вести себя перед комиссией. Стоишь ты в одних трусах посреди комнаты перед незнакомыми людьми, точно раб на невольничьем рынке. Ошибешься в формулировке — «Пошел вон!» Не можешь сказать, в каких войсках хочешь служить — опять «Пошел вон» — и жди полчаса.

Сегодня все было не так, неправильно, без комиссии. Майор Кубиков, осмотрев меня с головы до ног, не спешил что-либо говорить. А на языке вертелось: «Надо было войти в трусах»?

Наконец майор набрал кого-то по внутренней связи и сказал:

— Антон Иосифович, зайдите, пожалуйста. — А мне кивнул на стул напротив своего стола. — Присаживайся.

Даже так?

— Позвольте поинтересоваться…

Прервав меня, отворилась дверь, и в кабинет вошел еще один майор — низкорослый, круглолицый и кряжистый. Чуть раскосые глаза, нитка плотно сжатых губ. Кубиков глянул на меня, все так же стоящего посреди кабинета, и удалился.

Вошедший воцарился за столом, открыл лежащую на нем папку — вероятно, мое личное дело. Чуя неладное, я сосредоточился на его желаниях и услышал уже знакомый белый шум. Твою мать, бээровец! Черт побери! Я засветился при побеге, и теперь скрывать способности нет смысла.

Это что же, конец моей футбольной карьеры?

— Присаживайся, — сказал теперь уже этот майор, как бы намекая, что разговор пойдет в неофициальной обстановке, почти на равных. — Александр Нерушимый, 2004 года рождения.