— Может, привык, — сказал я. — Он-то один живет, а у нас команда душевная, коллектив сплоченный. Знаешь, Саныч, что я заметил? Что коллектив подбирается под начальника или тренера. Нормальный начальник — и окружение такое же, и коллектив годами неизменен, все улыбаются. А если гнилье какое — такие же и вокруг собираются, текучка бешеная. Замечал?

Он усмехнулся.

— Это ты к тому, что я — хороший человек?

— Да, и тренер тоже великолепный.

На самом деле Тирликас возвращается из-за меня и Микроба, он обязан за нами приглядывать. Потом мне позвонил Погосян, передал трубку Микробу, который отчитался о проделанной работе:

— Саня, тут все болелы уже в курсе, они читали прессу, и за нас! Мало того, в других городах поднимаем волну протеста против беспредела! У тебя много поклонников во всем Союзе, оказывается.

— Круто! — поощрил его я. — Все у вас получится, я же говорил. Только, пожалуйста, сосредоточься на игре. Вам сейчас важно не напропускать. Мы не на самом дне, в середине турнирной таблицы, но если расслабитесь, то пролетим, и даже я не спасу, а нам надо в вышку — кровь из носу.

— Саныч меня не выпустит в поле, — пожаловался Микроб. — Сказал, что только через неделю, и то не факт.

— Саня — русский Че Гевара! — донесся голос Левашова.

— Но пассаран! — это Гусак.

А мне подумалось, что все идет именно так, как обещал бээровец, а значит, после волны, которую они сами же подняли, меня обязаны отпустить в «Титан». И даже если мне понравится (что вряд ли), и я захочу остаться в «Динамо», то уроню лицо и подведу тысячи болельщиков.

После того, как распрощался со своими, я провел ревизию холодильника, нашел яйца, ветчину, сыр и пожарил себе омлет, присыпал его укропом, как мама делала в детстве.

А потом включил ноутбук, чтобы просмотреть последние матчи «Динамо», а то перестал за ними следить. Лица в поле мелькали все те же, что были, когда меня проверяли, а некоторые игроки, например, Кокорин, были известны из прошлой жизни.

В этой реальности это был совершенно другой человек, ведь, рожденный в 1991, он не вкусил дикого капитализма, не участвовал в мордобитиях и вел себя скромнее, яхтами Абрамовича не восхищался, но все равно то часы швейцарские у него мелькнут по цене квартиры, то шмотка гламурная забугорная — и советский народ, живущий в достатке, но не избалованный роскошью, начинал бурлить.

Перебирая статьи о светской жизни футболистов, я откопал свеженький скандал — у центрального нападающего застарелый конфликт с капитаном команды, опорным защитником.

И с этими людьми мне предстоит играть!

За час до начала игры я открыл ноутбук, минут пятнадцать разбирался с интерфейсом, потом — искал канал, где будет прямая трансляция матча. Нашел, послушал футбольных экспертов, пророчащих нам проигрыш с разгромным счетом, они даже поговорили о том, что меня перевели в «Динамо», и лизнули тем, кто это устроил — типа порадовались за меня и поверить не могут, что вратарь из захолустной команды не хочет в вышку.

Потом показали битком набитый стадион, бело-серые знамена, немного торпедовских болел, сбившихся в тихую кучку. Просто какой-то выставочный матч! Вспомнилось, что накануне весь город был обклеен афишами. Димидко сказал, что все билеты проданы.

Камера крупным планом приблизила девушек, развернувшим плакат с моим изображением. «Свободу действий — Александру Нерушимому» — было написано внизу.

У нас в гостях легендарное «Торпедо». Черно-белые, быстрые и опасные. А я не могу помочь им в трудный час, смотрю матч по телевизору, слушаю комментаторов. Подумалось, что если бы мы играли в вышке и в Москве со «Спартаком» или ЦСКА, то комментарии вовсе были бы в одну сторону. Есть такое у наших телевизионщиков: сразу видно, за кого болеет комментатор, кому преимущество отдает заранее. Видно, как чуть не каждое касание мяча москвичами — ура и супер! А о любом движении наших говорилось снисходительно, через губу, словно мы — детская команда. Мол, ну ошибаются, молодые еще.

Хотя дело не в комментаторах. Просто наши сегодня оказались явно слабее, Микроба Димидко не выпустил, вместо него отдувался Гусак, плюс сработал эффект яркой формы. Черно-белых на поле как будто было больше. На каждого нашего все время бросались их двое. Где мяч — там везде преимущество торпедовцев. Можно было бы сказать, давят массой, но ведь масса-то одинаковая: команды в равных составах!

Снова и снова приходили мысли о том, что если бы не долбанная повестка, я был бы сейчас на поле… И что? Наши лучше бы играли?

Сиди уж, Нерушимый, смотри. Представь себя болельщиком. Вон, можешь вместо пива баночку сока выпить или кефира, он вроде как даже алкогольный.

А наши стараются, стараются — и всё никак. Вот и доигрались уже до первого пенальти. Это я еще подумал — первого. Потому что торпедовцы раз за разом оказывались в штрафной, били по воротам из ее пределов, обстучали все штанги, и гол назревал. А наши, раз не получается, раз все время москвичи быстрее, начинали грубить. Пусть не откровенно, не кулаком в лицо, не локтем в шею, не прямыми ногами в колено…

— Колесо! Да что ты творишь? — Я аж подскочил, ударив себя по бедрам.