Вот только как быть с откатом? Если меня накроет, как в прошлый раз, то можно и в больничку загреметь, и тогда следующая игра под вопросом. Ладно, завтра посмотрим — вдруг ничего страшного? А если расплющит, попрошу Денисова меня подстраховать.

После ужина в специально выделенном для нас кафе, где динамовцы и раньше столовались, мы веселой гурьбой отправились в паб, расположенный неподалеку. Времени Марокко нам выделил до двенадцати ночи и велел много не пить. Я и не собирался.

Мне думалось, что бар тоже закроют на специальное обслуживание, и там будем только мы, гости из СССР, но, кроме обслуживающего персонала, там оказались несколько журналистов и просто море женщин модельной внешности, в коктейльных платьях, да и не бар это был — роскошный ресторан со сценой и музыкантами. Причем женщин внутри находилось больше, чем футболистов.

Гудя и пуская слюну на девушек, динамовцы начали рассаживаться за столики по четверо. Я сел с возбужденным Антоном Бако, который, хлопая себя по ляжкам, что-то напевал.

Марокко, наша репортерша, которая смотрелась на фоне моделей, как лошадь-тяжеловоз среди породистых скакунов, врач и Денис, тренер вратарей, сидели за центральным столиком, откуда было проще всех видеть и контролировать, чтобы никто не напился.

— Дамы и господа! — разнесся по залу волнующий женский голос, и я повернул голову к сцене, где стояла синеглазая брюнетка Энн.

На ней было красное платье, вроде бы скромное, но выгодно подчеркивающее высокую грудь, и талию, и совершенную линию бедер. Длинные волосы рассыпались по ее плечам черным водопадом. Она ненадолго замолчала, покосившись за барную стойку. Оттуда тотчас высыпали официанты с бутылками шампанского, лежащими в ведерках со льдом, и закусками, засуетились, накрывая на стол.

Антоха сразу же схватил бутылку, как и Кокорин, чтобы ее открыть, но я на него цыкнул:

— Спокойно, они все сделают сами.

— Товарищи! Поздравляю вас с заслуженной победой! — Энн подняла бокал с шампанским. — За вас, товарищи, за ваши грядущие победы! Ура!

Официант виртуозно справился с пробкой, налил нам шампанское. А вот Кокорин официанта отогнал, потряс бутылку и, открыв ее, разбрызгал содержимое по залу, а потом воздел над головой.

— За победу! — воскликнул он.

Пена шампанского стекала по его руке под мышку, но Кокоше было плевать. Заиграла ненавязчивая музыка, Энн спустилась в зал и, покачивая бедрами, направилась к нашему столику.

— Можно мне присесть?

Антон среагировал первым, вскочил, отодвигая стул. Энн воспользовалась помощью и посмотрела на меня, покачивая бокалом:

— За вас, парни! Это была великолепная игра. И… — она многозначительно улыбнулась и добавила: — За тебя, Александр!

Я вытаращил на нее глаза, она продолжила:

— Я не верю в то, что это просто подарок от мироздания. Ты талантлив. И пусть этот матч станет трамплином для твоего взлета.

И тут до меня дошло. Какой же я осел! Хотелось ударить себя по лбу. Совершенно забыл, что девятое июля — день рождения Александра Нерушимого. То есть так написано в паспорте, и этому телу исполняется двадцать лет. Может, отчасти поэтому Марокко выпустил меня в поле. Он не мог не знать, а забыть — не имел права. И Денисов, конечно, знал, нашептал обо мне тренеру.

— Эй, ты чего? — Антон ткнул меня кулаком в бок. — Вот скотина, и молчал, что у тебя днюха! Партизан, да?

— Да! — закивала Энн.

Мы чокнулись. Рьяный боец, заскучавший без женского внимания, тотчас отреагировал. Будь мне двадцать лет, мозги растеклись бы киселем, потому что от Энн исходила какая-то животная сексуальность. Все ее слова, жесты, даже то, как едва заметно движется ее грудь при дыхании — все это излучало необъяснимый магнетизм. А направленный на меня носок туфельки, взгляды недвусмысленно показывали, что я ей интересен.

Но ее внимание не кружило голову, а отрезвляло. Что ей нужно?

Я ведь — ни разу не знаменитость. Сосредоточившись, я попытался считать, чего она хочет больше всего на свете… Уединиться. Вот так номер! Почему я, когда вон он, Кокорин — звезда, красавчик и вообще харизма на ножках? Или Угнич с его былинной наружностью… Антон извинился и ломанулся прочь, а потом на сцену вышел Марокко.

— Товарищи, прошу внимания! — все затихли, уставились на него, он крякнул, замялся и торжественно произнес: — Сегодня среди нас именинник. Этот человек всколыхнул трибуны, отбив пенальти, и одной своей фамилией заткнул комментаторов. И у него юбилей. Двадцать лет! С днем рождения, Александр Нерушимый!

Собравшиеся захлопали, включая журналистов и женщин у барной стойки.

— За Нерушимого! — Заорал Кокорин. — Саня, ты велик!

Я встал, кивком поблагодарил его и поднял бокал. Зал наполнился звоном. Энн коснулась моей руки, чуть сжала пальцы — от ее прикосновения меня словно током ударило, и рьяный боец восстал, заявил, чтобы я использовал шанс.

А меня волновало другое: что стоит за ее желанием уединиться?