Мы очень любили собираться в гостиной Кэрри. Там было тепло, чисто и полно уютных местечек, где я могла плюхнуться, открыть рюкзак, поставить ноутбук на зарядку и подключиться к сети вайфай ТимФинч (пароль Fringilla216). У Финчей всегда оказывались разные вкусности, а холодильник был забит баночками фруктовой сельтерской воды. А еще в этом доме неизменно радовались гостям. У меня все было с точностью до наоборот.

– Не знаю, Джи, – сказала я. – Я собиралась пойти в клинику.

– Да брось, – сказала Грейс. – Тебе все равно нужно познакомиться с Китом.

О Ките Грейс начала болтать без умолку за несколько недель до смерти моего отца. Это был старенький «Субару» универсал с пробегом в двести тысяч миль, который родители Грейс собирались подарить ей на шестнадцатилетие, которое…

– Черт! – воскликнула я, останавливаясь как вкопанная. – Я пропустила твой день рождения!

– Ты пропустила всего лишь небольшой ужин, – успокоила меня она. – Не переживай. Но теперь я смогу сыграть на твоем чувстве вины и заставить тебя пойти с нами, потому что, боже, Мар, поверить не могу, что ты пропустила мой день рождения!

Кит как-то умудрялся быть округлым и похожим на коробку одновременно, его фары, казалось, щурились, а решетка радиатора хмурилась. Он был длинным и низким, словно пытался проскользнуть под машиной побольше. Внутри тоже было тесновато, а серая обивка истерлась и потрескалась. И все же машина была машиной, тем более из нас троих водительские права получила только Грейс.

На всякий случай я позвонила в клинику, и Доминик заверил меня, что они прекрасно справятся и сами.

– Сходи повидайся с друзьями, – сказал он. – Фельдшеры подметут вестибюль, а я пополню запасы медикаментов и выключу свет. Все в порядке.

Мой велосипед легко поместился в багажник Кита. Кэрри, самая длинноногая из нас, вызвалась сесть на заднее сиденье, хоть там и было тесновато. Когда мы все пристегнулись, Грейс, желая нас повеселить, задним ходом выехала с парковки чуть быстрее положенного, и мы все рассмеялись. Затем мы опустили стекла, потому что внутри Кита пахло плесенью. К тому же было здорово ехать куда-то с лучшими друзьями в машине с опущенными стеклами. Через несколько минут мы подъехали к дому Кэрри.

– С возвращением, Маржан, – сказал отец Кэрри, увидев меня. – Рад тебя видеть.

Я ждала, что он спросит меня о папе или скажет, что ему жаль. Когда он этого не сделал, ограничившись лишь понимающим кивком, я почувствовала облегчение. Родители Кэрри были спокойными и дружелюбными людьми и никогда не задавали никаких неудобных вопросов.

Я достала из холодильника банку малиновой сельтерской воды, уютно устроилась в кресле-качалке и разложила перед собой домашнее задание, накопившееся за время моего отсутствия. Его было много. Администрация утверждала, что мне простили несколько недель прогулов, но теперь я начала в этом сомневаться.

Кэрри, как обычно, сидела на большой напольной подушке под окном, уткнувшись в учебник грамматики суахили. До нашего знакомства она шесть лет учила китайский в школе с языковым погружением и все еще любила время от времени практиковаться с Грейс. Иногда ее родители говорили дома на французском языке, поэтому можно считать, что Кэрри знала четыре языка.

Грейс, надев наушники, решала химические уравнения с выражением мрачной решимости на лице. Она лежала на диване, сбросив обувь, постукивая пальцами ног и листая страницы с молекулярными диаграммами. В какой-то момент Грейс сняла наушники и проворчала: «Это ненастоящая химия», а потом снова включила музыку и вернулась к работе.

Мы могли сидеть так часами, погружаясь в свои задания и проекты. Сейчас, пока я находилась с девочками, мир казался почти нормальным. У меня почти получилось притвориться, что я не была только что на другом конце света, не встречалась с больным грифоном, не чувствовала то, что чувствовал он.

Почти, но все же не совсем.

Той ночью, после того как Грейс отвезла меня домой, я села на кровать и нашла в телефоне номер Себастьяна. Когда я подумала о больном и слабом Киплинге, лежащем в темном зале, то засомневалась, но потом я вспомнила о Себастьяне. Пока я рыдала, он сидел рядом со мной, а потом, когда мы гуляли по территории поместья и смотрели на лес, мне показалось, что мир стал чуть понятнее и уютнее.

Мне хотелось, чтобы стало меньше путаницы. И хотелось тепла. Но больше всего на свете я желала поговорить с кем-нибудь по-настоящему.

«Привет, – напечатала я. – Это та американка, что залила слезами всю вашу изысканную мебель».

Уставившись на только что отправленные через океан слова, я стала ждать.

Раздалось уведомление, под моим сообщением появилось еще одно.

«Надеюсь, ты наконец-то взяла себя в руки».

Я улыбнулась.

«Все еще в полном раздрае», – написала я.

«Радуйся, что тебе не придется целую неделю мыть каждый вечер по двести тарелок».

«?»