«Наказали за прогул. Бить учеников теперь запрещено, поэтому вместо этого они пытаются сгубить нас повторяющимися однообразными действиями».

Пауза. Динь. Разве могут уведомления быть многозначительными? Это прозвучало именно так.

«Как ты?»

«Я вернулась только два дня назад и уже устала от всего».

«Станет легче, – написал он. – К этому привыкаешь».

Себастьяну не нужно было ничего объяснять, он сразу понял, о чем именно я говорила.

«Сколько времени на это нужно?» – напечатала я.

«Около семнадцати лет».

«Ты нисколечко не помог, но спасибо».

«Но тебе повезло, – написал он, – у тебя теперь прямая линия с сертифицированным экспертом по вопросам хранения великих тайн».

«Вот уж повезло».

Последовала долгая пауза, и я уже начала задумываться, не переборщила ли с сарказмом. Он злится? Расстроен? Может, он решит, что я того не стою? Да и хотела ли я этого на самом деле? Если оставить Киплинга и всех связанных с ним людей в прошлом, жизнь станет проще и куда менее зыбкой.

Динь.

«Я серьезно, – написал Себастьян. – Ты всегда можешь со мной поговорить и рассказать мне все что угодно».

Я начала печатать, набрала два слова, глянула на них и передумала отправлять. Слова смотрели на меня с экрана – самое правдивое, что я когда-либо писала.

«Мне страшно».

Я долго не сводила с них взгляда, держа большой палец над кнопкой отправки. Рассказать ему? Могла ли я ему доверять?

Динь. Сообщение от Себастьяна.

«Ладно, надо идти мыть посуду после завтрака».

Я удалила написанное.

«И чтоб ни пятнышка, – ответила я. – Спасибо тебе».

Через несколько дней я снова влилась в привычный школьный ритм. На меня перестали обращать внимание в коридорах, и мне каким-то образом удалось закрыть большую часть долгов. Бывало, что я до темноты занималась с Грейс и Кэрри в гостиной Финчей. В другие дни я проводила время в клинике, разбираясь с непрошеными взрослыми обязанностями, отдающими запахом пыли. Счета поставщиков, зарплаты, арендная плата, коммунальные платежи. Один наш рентген-аппарат был на последнем издыхании, на нас висело две ипотеки. Гора задач, казалось, не уменьшалась, и всегда находилась та, у которой поджимали сроки. Никого не волновало, что единственная причина, по которой я должна была всем этим заниматься, заключалась в том, что моего отца только что убили.

Иногда, когда в клинике было мало дел, я доставала визитку, оставленную странной девушкой, – чайник со свернувшейся внутри змеей – и изучала ее в поисках подсказок. Скрытый номер телефона, не замеченный мной адрес электронной почты, какое-нибудь секретное сообщение, зашифрованное в незамысловатом рисунке. Однако визитка выглядела как обычно, и чем больше я на нее смотрела, тем больше мне казалось, что в этом нет никакого смысла.

Порой я начинала думать, что на самом деле ничего и не происходило.

Раз в неделю Кэрри, Грейс и я ходили в бабл-ти-кафе рядом со школой и разговаривали об обыденных вещах – школе, музыке и парнях. Самой горячей темой оставалась влюбленность Грейс в футболиста по имени Хоуи.

– Он так улыбался тебе на сегодняшнем собрании, – сказала Кэрри на одной из таких посиделок.

– Он всем так улыбается, – возразила Грейс. – Это ничего не значит! Маржан, скажи ей, что одна улыбка ничего не значит.

Я лишь усмехнулась и сделала глоток чая.

– Что здесь смешного? – требовательно спросила Грейс.

Наблюдать за Грейс, которая была обычно очень собранной и уверенной в себе, но теперь вела себя как Кэрри перед экзаменом, было и правда забавно. Все это продолжалось уже несколько недель, и я начала подозревать, что Грейс втайне наслаждалась этими переживаниями и вниманием.

Все было почти так же, как до смерти папы, но теперь в моей жизни появилось то, о чем я не могла рассказать; истории рвались наружу, но я не могла ими поделиться. Иногда мне хотелось закричать: «Грифоны существуют! Самые настоящие грифоны!» Мы трое как будто стали совсем крошечными, но видела это только я.

К счастью, у меня был Себастьян.

Мы болтали с ним каждый день – иногда по видео, иногда просто обменивались дурацкими сообщениями. Я сама удивлялась тому, с каким нетерпением ждала уведомлений с его именем наверху. Было невероятно приятно не осторожничать, не чувствовать во время разговора, что я скрываю добрую половину своей жизни.

– Люди не знают того, что знаем мы, и из-за этого я на них злюсь, – призналась я. – Как будто они виноваты в том, что я ничего не могу им рассказать. У тебя такое бывает?

– Постоянно, – ответил он. – Нужно научиться быть двумя разными людьми – тем, кто знает, и тем, кто не знает.

– Я как будто ненавижу ту часть меня, которая не знает, – сказала я.

– Я тоже, – подтвердил Себастьян.