– Я почувствовала… – начала я.

В тот момент вся уверенность испарилась. Да, я действительно что-то почувствовала, но что? Имело ли это какое-то значение? Может, у нее просто завтрак в желудке укладывался.

– Да? – настаивал доктор Батист.

– Я… – Нельзя было ничего сказать наверняка. – Может, мне просто показалось.

По лицу доктора Батиста скользнуло выражение злорадного триумфа, когда он взглянул на Горацио. У меня скрутило живот. Затем доктор вновь повернулся к команде.

– Маржан, – произнес голос из темноты. Это был Горацио. – Возможно, тебе стоит прикоснуться к ней. Хуже не станет.

– Вы уверены? – уточнил доктор Батист.

– Я всего лишь предлагаю попробовать, – промолвил Горацио.

Но он явно ждал, что я это сделаю.

Я приблизилась к столу. От него исходил запах, который обычно царил в мясной лавке, когда перемешивались жир, кровь и холодные обнаженные мышцы. Вокруг словно образовался вакуум. Я надеялась, что мне никогда не придется подходить к мантикоре так близко, но в тот момент от нее не исходило былого ужаса. Она казалась стерильной, беспомощной, неодушевленной, неживой, несмотря на глубокое урчащее дыхание. Я приготовилась к потоку кошмаров, которые должны были бурлить за ее безмятежным лицом, сняла одну из виниловых перчаток и осторожно положила руку на прохладную гладкую голову.

И ничего не почувствовала.

– Не путайся под ногами, – прошипел доктор Батист, но так, чтобы его услышала только я, а потом обратился к ассистентам: – Расступитесь немного.

Работа продолжилась. Мантикора дернулась еще два раза. Каждый раз я чувствовала слабое, но настойчивое трепыхание. Работа снова прекращалась, команда откладывала инструменты и отступала в напряженном молчании.

Доктор Лагари стала моим молчаливым союзником. Я чувствовала трепыхание за мгновение до того, как по телу мантикоры пробегала дрожь, и кивала, безмолвно прося доктора проследить за жизненными показателями существа и обратить внимание на любые заметные колебания. Их не было. Показатели мантикоры оставались безупречно четкими, как метроном.

Доктор Батист уже удалил последний сустав на пальце. Один из его ассистентов накладывал швы на лоскуты кожи вокруг культи пальца. В комнате воцарилась тишина, полная облегчения, которое читалось на лицах всех собравшихся. Плечи, совсем недавно напряженные, расслабились. Нервные, неглубокие вдохи постепенно становились глубже. Работа была окончена. Ассистент сделал последний стежок, аккуратным движением пальцев завязал нить и встал, снимая перчатки. Его сияющая улыбка угадывалась даже под хирургической маской.

А потом я вновь ощутила трепыхание в груди, но, вместо того чтобы исчезнуть, это чувство расползлось внутри меня, словно рвота, взорвалось в каждом нерве, не дав мне вымолвить и слова. В голове эхом отдался звук ломающихся костей, во рту стоял вкус свежей крови и влажного костного мозга. Я чувствовала, как сминается плоть под моими зубами, как хрустят хрящи. Меня без конца терзал самый настоящий голод.

Мантикора проснулась.

Ремни лопнули, хвост ударился об осветительный прибор. Лампы на креплениях бешено раскачивались. Повсюду разлетались осколки стекла, посыпались искры. Доктор Батист с командой бросились врассыпную в поисках укрытия, а Горацио, Эзра и телохранители нырнули в дверной проем. Пошатываясь, чувствуя подступающую тошноту, я нетвердой походкой двинулась в угол комнаты, стремясь оказаться вне поля зрения существа.

Мантикора припала к каталке, напряженные мышцы перекатывались под кожей. Она обвела взглядом полную суеты комнату. Лицо по-прежнему было пустым, безмятежным и непроницаемым, но я знала, что творилось в ее душе. Чувствовала это.

То, что произошло дальше, я наблюдала словно отдельными кадрами, промелькнувшими в темноте. Мантикора поднялась, сбрасывая с себя ремни. Доктор Батист спрятался за серебряным подносом с инструментами. Взметнулся вверх хвост. Поднос с грохотом упал на пол, доктор вскрикнул от ужаса. Жало нарочито неспешно вернулось, мягко скользнув по плечу мужчины и пройдя в нескольких дюймах от его незащищенного горла.

Готовясь нанести новый удар, мантикора начала открывать пасть, и ее лицо, которое по-прежнему ничего не выражало, разделил надвое ужасный плоский разрез. Лицо мантикоры приподнялось, а нижняя челюсть широко опустилась, обнажив три концентрических ряда неровных острых зубов. Гигантский язык извивался, касаясь розового сводчатого неба, огромного, как пещера. Этот оскал очень походил на улыбку. Доктор Батист рыдал и умолял.

– Стреляйте! – крикнул кто-то. – Кто-нибудь, пристрелите ее!

Раздался маслянистый лязг оружия, нашедшего свою цель. Мантикора поднялась. Существо было древним и бесстрашным. Его глаза сверкали в темноте, призывая сделать первый выстрел.

– ПОДОЖДИТЕ!

Голос был громким и пронзительным. Он отразился от стен и заставил кричащих, мечущихся по комнате людей замереть как вкопанных.