Сазонов также раскрыл мне глаза и на суть крестьянской реформы тысяча восемьсот шестьдесят первого года, когда ознакомил с актом «Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости». По этому нормативному документу все крестьяне переставали числиться крепостными, но теперь стали считаться временнообязанными, потому что, получив личную свободу, бывшие крепостные не получили свободно и безвозмездно основные средства для своей деятельности, то есть землю.

Помещики в результате реформы Александра Освободителя остались собственниками всей принадлежащей им земли. Крестьяне могли выкупить земельный надел, который помещик обязан был им выделить. Каждая местность устанавливала свой минимальный и максимальный земельный надел. В Петербургской губернии он соответствовал именно трём с половиной десятинам на ревизскую душу. Выкупить свой земельный надел крестьяне должны были в течение сорока девяти лет, для чего государство выделяло им ссуду под шесть процентов. Двадцать процентов суммы за надел ревизская душа должна была внести сразу, а остальные восемьдесят процентов – в течение установленного манифестом срока.

До тех пор, пока вся сумма не была погашена, крестьяне считались временнообязанными и должны были отбывать барщину или платить оброк. Сумма оброка для каждой губернии устанавливалась отдельно. Как ни странно, но самые высокие оброки были назначены в Петербургской губернии, хотя большая часть земель здесь считалась неплодородной. В черноземных губерниях оброк был значительно ниже.

Во временнообязанном состоянии крестьяне должны были находиться, пока не завершалась сделка по выкупу земли. Поначалу этот срок не был оговорен, но в декабре тысяча восемьсот восемьдесят первого года, по прошествии двадцати лет после принятия Манифеста об отмене крепостного права, установили конкретный срок и постановили, что к январю тысяча восемьсот восемьдесят третьего года все временнообязанные крестьяне должны быть переведены на выкуп. То есть оставшуюся невыплаченную часть за наделы государство выплачивало помещикам, а крестьяне становились должниками казны под те же самые шесть процентов годовых.

Это было значительным послаблением для крестьян, если бы не обычная статистика. Чтобы хоть как-то свести концы с концами семье из четырех-пяти человек на одну ревизскую душу и оплачивать растущие долги, было необходимо шесть-восемь десятин земли. И земли нормальной, а не той, что коллежский советник Афанасьев нарезал своим крестьянам после реформы. Наделы были отгорожены помещичьими землями от угодий, которые были жизненно необходимы в хозяйстве: леса, крупного ручья для водопоя живности и пастбищ. Вот и приходилось общине деревни Курковицы арендовать эти земли за высокую плату.

Последний из Афанасьевых цену аренды поднял, Куклин увеличил её ещё больше. В результате этих действий община впала в крайнюю нищету и долги перед казной. За аренду моей земли тоже прилично должны, только отдавать нечем. Особенно добила информация, что где-то через месяц после сборов налогов большинство жителей деревни Курковицы разойдутся по губернии кусочничать. Иначе до весны не доживут. В этом году из этих похождений не вернулись в общину две девки да один пацан. Может, где-то и пристроились, а может, и сгинули. Крестьяне молчат.

От этой информации во время обеда, который прошёл в молчании, мне еда в горло не шла. Понимаю, что я как бы не виноват в таком положении общины. До такого состояния её мои предшественники довели. Но и что делать, пока не знал. Точнее, не знал, как правильно помочь крестьянам. Чтобы данная помощь пошла не во вред.

«А интересно получается, – думал я, безразлично поглощая какое-то жаркое, не чувствуя его вкуса. – В книгах попаданцы легко экономику страны перестраивают чуть ли не за пару лет. А здесь сидишь, репу морщишь, и не знаешь, что делать с пятьюдесятью пятью душами бывшей владельческой деревни. Да ещё и о двенадцати на усадьбе думать надо. Хотя здесь ситуация не критическая, но особого достатка не увидел, даже у управляющего».

Отправив после обеда Сазонова готовить копию схемы земельного участка, на которую завтра планировал нанести пахотные земли, наделы крестьян, пастбища и прочее, сам остаток вечера посвятил думам о Курковицах. Решив, что утро вечера мудренее, лег пораньше спать.

Следующий день посвятили с управляющим объезду моих земель и уточнению плана их использования. На заранее нарисованной Александром Ивановичем схеме каких-либо исправлений вносить практически не пришлось. Чем больше я общался с этим человеком, тем больше он мне нравился своей профессиональной компетентностью, ответственностью и щепетильной честностью.