вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.

Шапкин. Ой ли!

Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня

держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же

он меня боится.

Шапкин. Уж будто он тебя и не ругает?

Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю

и я: он – слово, а я – десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним

рабствовать не стану.

Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.

Кудряш. Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни

одной нет.

Шапкин. А то что бы?

Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!

Проходят Дико́й и Борис. Кулигин снимает шапку.

Шапкин (Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.

Отходят.

Явление второе

Те же, Дико́й и Борис.

Дико́й. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты

пропадом!

Борис. Праздник; что дома-то делать!

Дико́й. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал:

«Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-

то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб

стоишь-то! Тебе говорят аль нет?

Борис. Я и слушаю, что ж мне делать еще!

Дико́й (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то

не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.) Явление третье

Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.

Кулигин. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота

вам жить у него да брань переносить.

Борис. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.

Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли

можно, сударь, так скажите нам.

Борис. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису

Михайловну?

Кулигин. Ну, как не знать!

Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на

благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве.

Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж

очень ей дико казалось.

Кулигин. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку

нужно, сударь, иметь.

Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас

не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да

оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы

слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя

нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.

Кулигин. С каким же, сударь?

Борис. Если мы будем к нему почтительны.

Кулигин. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать

никогда.

Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не

даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.

Кудряш. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы

вы и были к нему почтительны, нйшто кто ему запретит сказать-то, что вы

непочтительны?

Борис. Ну, да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!»

Кулигин. Значит, сударь, плохо ваше дело.

Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то

сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была – и представить

страшно.

Кудряш. Уж само собой. Нешто они обращение понимают?

Кулигин. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?

Борис. Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а

жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.

Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о

жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на

уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое

расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только

еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.

Кулигин. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-

нибудь.

Борис. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и

свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне!