Кудряш. Кто же ему угодит, коли у него вся жизнь основана на

ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не

обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.

Борис. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не

рассердите! голубчики, не рассердите!»

Кудряш. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех

мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А

потом и пошел на весь день.

Шапкин. Одно слово: воин!

Кудряш. Еще какой воин-то!

Борис. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он

обругать не смеет; тут уж домашние держись!

Кудряш. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на

перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил!

Борис. А каково домашним-то было! После этого две недели все

прятались по чердакам да по чуланам.

Кулигин. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?

Проходят несколько лиц в глубине сцены.

Кудряш. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?

Кланяются и уходят.

Борис. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на

меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев

я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-

таки не привыкну никак.

Кулигин. И не привыкнете никогда, сударь.

Борис. Отчего же?

Кулигин. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В

мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не

увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что

честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у

кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды

даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел

Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли

жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал

ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты

мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка

ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше

высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у

меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-

нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно

мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут!

Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из

зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы

пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого

на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую

благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И

начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-

судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их ждут да от радости

руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят

их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того

только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в

копейку». Я было хотел все это стихами изобразить…

Борис. А вы умеете стихами?

Кулигин. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина… Мудрец был Ломоносов, испытатель природы… А ведь тоже

из нашего, из простого звания.

Борис. Вы бы и написали. Это было бы интересно.

Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать!

Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-

нибудь в другое время. А тоже есть, что послушать.

Входят Феклуша и другая женщина.

Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж

говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ

благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию и

подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по

горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а

особенно дому Кабановых.

Уходят.

Борис. Кабановых?

Кулигин. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.

Молчание.

Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!

Борис. Что ж бы вы сделали?