Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все

деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать

мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.

Борис. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?

Кулигин. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели

деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)

Явление четвертое

Борис (один). Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек!

Мечтает себе и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в

этой трущобе. (Молчание.) Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в

голову лезет! Ну, к чему пристало! мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого! В женщину, с

которой даже и поговорить-то никогда не удастся. А все-таки нейдет она у

меня из головы, хоть ты что хочешь… Вот она! Идет с мужем, ну, и

свекровь с ними! Ну, не дурак ли я! Погляди из угла, да и ступай домой.

(Уходит.)

С противоположной стороны входят: Кабанова, Кабанов, Катерина

и Варвара.

Явление пятое

Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.

Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.

Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!

Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.

Варвара (про себя). Не уважишь тебя, как же!

Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.

Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не

видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение

родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от

детей переносят.

Кабанов. Я, маменька…

Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей

гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?

Кабанов. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?

Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не

должны с нас, дураков, и взыскивать.

Кабанов (вздыхая, в сторону). Ах ты, Господи! (Матери.) Да смеем ли

мы, маменька, подумать!

Кабанова. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от

любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не

нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать

проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани Господи, каким-нибудь

словом снохе не угодить, ну, и пошел разговор, что свекровь заела совсем.

Кабанов. Нешто, маменька, кто говорит про вас?

Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я

слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу

пойдет, ну, и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза

станут.

Кабанов. Да отсохни язык…

Кабанова. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе

жена милее матери. С тех пор, как женился, я уж от тебя прежней любви не

вижу.

Кабанов. В чем же вы, маменька, это видите?

Кабанова. Да во всем, мой друг! Мать, чего глазами не увидит, так у

нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит oт меня, уж не знаю.

Кабанов. Да нет, маменька! что вы, помилуйте!

Катерина. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и

Тихон тоже тебя любит.

Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не

спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу, небось! Ведь он мне тоже

сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы

видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это

всем доказываешь.

Варвара (про себя). Нашла место наставления читать.

Катерина. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при

людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.

Кабанова. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.

Катерина. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?

Кабанова. Эка важная птица! Уж и обиделась сейчас.

Катерина. Напраслину-то терпеть кому ж приятно!

Кабанова. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж

делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что

вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не

будет. Вот уж тогда делайте, что хотите, не будет над вами старших. А

может, и меня вспомянете.