– Владимир Константинович, – обратился в проём двери Николай. – Вы всё слышали? Позовите хозяйку и вместе с ней зайдите сюда.

Не прошло и двадцати секунд, как в комнату вошла Мария, неся в руках бутыль с настойкой женьшеня, которую вчера принёс Ромка. За Марией в комнату зашёл доктор, который не мог оторвать взгляда от аптекарской банки объемом в четверть, в которой настаивался огромный корень панцуя.

– Господи, Мария Петровна, это правда, что я сейчас вижу? Мои глаза меня не обманывают? – благоговейно произнёс Рамбах. – Сколько ему лет?

– Я считала круги несколько раз, но каждый раз получались разные цифры. От ста девяносто семи, до двухсот двух, – ответила Мария, склонив голову в поклоне перед наследником престола.

– Что это, Владимир Константинович? – поинтересовался Николай.

– Ваше императорское высочество, это чудо! – Казалось, что доктор лопнет от переполнявших его чувств. – Я об этом слышал. И то, как о мифах. Никогда не думал, что придётся лицезреть своими глазами. Это чудо!!!

– Доктор, если можно, поподробнее.

– Ваше императорское высочество, это настойка корня «небесного» панцуя, или женьшеня, которому двести лет. О целебных свойствах данной настойки можно только гадать.

– И насколько это будет полезно для здоровья? – вновь поинтересовался цесаревич.

– Ваше высочество, на Востоке настойку из женьшеня считают панацеей от всех болезней, продлевающей жизнь и молодость. Чем старше корень, тем ценнее настойка и сам корень. У нас в России я встречал корни не старше двадцати лет. А здесь двести лет. Это какая-то сказка!!! Такого не бывает!

– И эту сказку, продлевающую жизнь и молодость, Тимофей, ты хочешь передать его величеству в подарок? – тихо спросил меня цесаревич.

– Да, ваше императорское высочество.

– Спасибо…

Я стою в коридоре первого этажа двухэтажного каменного здания Иркутского юнкерского училища. Только что мой вчерашний спаситель старший урядник Филинов в сопровождении сотника Забайкальского казачьего войска зашёл в кабинет, на двери которого висит табличка с надписью «Начальник училища полковник Федоров А. В.».

Мимо меня снуют группы вольноопределяющихся. Вот прошли трое с желтыми погонами. Типичные русаки. Кажется, это гренадеры из московских полков. После того, как Тимоха исчез из моего сознания, в мундирах и погонах разбираться мне стало значительно труднее. Вот прошли двое кавказской наружности, если не ошибаюсь, эриванец и апшеронец с Кавказа. А вот эти трое нордической внешности, судя по погонам и мундирам, из полков Прибалтийского края. «Надо же, горячие кавказские и финские парни в одном флаконе собрались. Сладкие парочки твикс», – усмехаясь про себя, думал я, наблюдая за коридорной суетой.

Вдоль стен коридора, так же как и я, жмутся, ожидая вызова в класс на экзамен, штатские в гимназических тужурках, в штатских костюмах и даже в чиновничьей форме, то ли судебного ведомства, то ли казначейства или банка. Надо запоминать и изучать виды форм и знаки различий. В цивилизацию попал. Иначе можно оконфузиться. И ещё, хорошо, что погон на мне нет, хотя я и в форме Амурского казачьего войска, а то бы рука уже отвалилась козырять. Но обо всём по порядку.

После прощального посещения цесаревичем и его отбытия в столицу под усиленной охраной, я ещё где-то три дня пролежал в постели. Потом начал понемногу вставать и делать кое-какие разминочные упражнения, в основном лёжа. К этому времени жандармский десант из Благовещенска и Хабаровки перевернул вверх дном всю станицу, не опросив, наверное, лишь бессловесную живность. Меня три раза посетил, задавая вопросы, но более подходящим будет термин – допрашивая, мой старый знакомый уже штабс-ротмистр Савельев. На все его расспросы я отвечал максимально правдиво. Какие им были сделаны выводы, для меня осталось тайной.

Перед отплытием в Хабаровку меня навестил генерал-губернатор Корф, от которого я узнал, что им дано распоряжение построить помещение для школы казачат на околице станицы. А полосу препятствий, спортивный городок организовать на площадке для занятий с казаками-малолетками, чтобы и приготовительный разряд занимался. Всё за счёт казны губернаторства. Дом и подворье мне также отстроят в станице за счёт казны. Нечего бирюком на отшибе жить.

Я искренне поблагодарил барона Корфа, думая про себя, что не дело бросать родовое гнездо. С другой стороны, если поступлю в училище, где окажусь дальше, неизвестно. Слова Николая о возможном вызове в столицу к Александру Третьему я помнил. А что придёт в голову императору по поводу моей дальнейшей судьбы – это гадание на кофейной гуще. И если в станице будет место, где можно будет голову свою приклонить, то это прекрасно. А про Ермаковскую падь ещё подумаю. Земля-то там моя после принятия присяги будет.