– Хотел узнать, можно ли по улице у кого место для жилья снять дней на десять? – задал я вопрос, также рассматривая казака, которому по внешнему виду можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Всё дело было в бороде и усах с сединой, которые закрывали его лицо. А также в глазах, которые были как у не раз битого судьбой человека.

– Что-то не разберусь я в тебе, братец. Ты малолетка или строевой? Где погоны?

– Мне ещё семнадцать лет, дядька. Я приехал поступать в юнкерское училище.

– А я подумал, что ты на первом сроке службы. Постарше и покрепче своих лет выглядишь.

– Жизнь, дядька, заставила, и повзрослеть, и возмужать раньше срока.

– Давай знакомиться, казачок. Филинов Игнат Петрович – старший урядник первого пешего батальона Забайкальского казачьего войска. Можешь меня дядей Игнатом или дядькой Игнатом звать, ежели тебе так удобней. Я на Дону родился. Потом батьку в Забайкалье по жребию перевели.

– Аленин Тимофей из станицы Черняева на Амуре. Если, дядька Игнат, будете Тимохой звать, не обижусь, – улыбнулся я, пытаясь принять какое-то подобие строевой стойки. Из-за кучи вещей сделать это не удалось.

– Вот и познакомились. Три рубля за десять дней постоя осилишь, Тимоха?

– Осилю, дядька Игнат.

– Тогда дальше и искать нечего. Проходи в избу. Сейчас расположу тебя. Не боись, не стеснишь никого. Один я, бобылём живу. Как жена с дитём малым сгорели во время великого пожара, так один и живу.

«Теперь понятно, почему у него глаза будто пеплом присыпаны. Не дай бог, если ещё и на его глазах сгорели», – подумал я, протискиваясь в открытую дядькой для меня калитку.

– Вот в доме, который стоял на этом месте, и сгорели. Не смог через огонь к ним пробиться. Так и погибли мои Настенька да Фролушка, – казак тяжело вздохнул и резким рывком выдернул топор из столба. – Пойдем в избу.

В сопровождении казака с крыльца зашли через сени в переднюю комнату избы. Месторасположение комнат, печи, летней терраски было несколько другим, чем в избах станицы Черняева. В доме был порядок, но по каким-то неуловимым признакам сразу стало понятно, что женская рука отсутствует. Такой же порядок был у меня в доме-казарме, и он разительно отличался от домашней обстановки в доме Селевёрстовых.

– Винтовку с шашкой вешай рядом с моими. Мешки на лавку пока положи. Потом разберёшь. – Дядька Игнат дождался, когда я выполню его указания, и позвал во вторую комнату. – Спать будешь на этой кровати. Тумбочка при ней в твоём распоряжении. Какие надо вещи повесишь в шкаф. Питаться будем с одного стола. Разносолов не обещаю, но щи да каша с хлебом будет. Устраивает?

– Всё устраивает, дядька Игнат. Спасибо, что приютили.

– Ну, раз устраивает, то доставай чистое исподнее, если нет, то постираешься. Щёлок есть. И пойдем в баню. Суббота же сегодня. Баня с утра томится. А остальное после бани решим.

Боже мой, баня! Последний раз ополаскивался полностью в Сретенске, и то бегом. Народу в помывочную было много. А тут баня! Быстро достав из мешка новое, чистое исподнее, шаровары и рубаху для домашнего ношения, портянки, устремляюсь следом за дядькой Игнатом.

До бани путь оказался не близким. Пришлось спускаться на задах огорода к Ангаре, где и стоял на берегу сруб бани. И было их по берегу множество. А что, вода недалеко. Да и после пара окунуться в реку – это же непередаваемое удовольствие.

Зашли в предбанник. Разделись.

– Да, не слабо тебя жизнь потрепала, Тимоха. Это откуда же у тебя такие отметины? А эта совсем свежая! – палец Игната чуть не уперся мне в левую мышцу груди.

– Хунхузы, дядька Игнат, хунхузы. На Амуре с ними часто приходится сталкиваться. Давайте попаримся. А потом я расскажу.

– Давай, казак, попаримся, – Игнат Петрович продолжал с изумлением рассматривать боевые отметины на моём теле: свежий шрам с чуть затянувшейся кожей на левой мышце груди, борозда по ребрам на правом боку, две отметины с двугривенный на простреленном правом плече да на спине под правой ключицей. Как он выглядит, рассмотреть в зеркале так и не смог. Но не маленький. Над левой бровью и далее по виску шрам большей частью скрывался в волосах.

Вошли в хорошо натопленную и выстоявшуюся баню и сразу же погрузились с дядькой Игнатом в пучину приятного, сухого, жаркого воздуха, пока еще не насыщенного ароматами разнотравья. Пахнет слегка лишь деревом от разогретых бревенчатых стен, дымком сгоревших дров да березовым листом от распаренных веников.

Дядька Игнат берёт ковш, в котором уже настоян какой-то травяной отвар. Сливает из него часть отвара в другой ковш поменьше, куда уже зачерпнул горячей воды. Взмах ковшом, раскаленные камни зашипели, и по бане поплыл аромат, какой не учуешь и в парфюмерной лавке.

Я окатил небольшой полок холодной водой, и дядька Игнат, надев какую-то бесформенную шляпу из шерсти, типа фетра в моём времени, забрался на него и лег на живот, подложив под лицо распаренный свежий веник. Я уселся на лавку рядом с полком, вдыхая банный дух, пахнущий березовой рощей. Сижу и нежусь в приятном и обволакивающем тепле.

Чувствую, что прогрелся. Обильный пот стекает по телу ручейками.

– Тимоха, поддай из другого ковша кваском, – попросил меня расслабленным голосом дядька Игнат.