— Осматриваю место происшествия, — отвечает он.

— А ордер есть у вас? — спрашиваю я. — Это мои личные вещи, а я не подозреваемый и не задержанный, и вы никакого права не имеете в них копаться.

— Прав он, товарищ прокурор, — виновато говорит один из лейтенантов, — извините.

— Да и вообще, откуда вы тут взялись так быстро? — доходит до меня.

Если почти молниеносное появление милиции можно списать на случайность. Может, мимо гостиницы патруль проходил. Или их по-другому, по какому поводу вызвали, а тут меня грабят.

То Белогорский откуда нарисовался? Отслеживал информацию, и как только на меня напали, сразу выехал? Возможно, но уж больно много совпадений.

Но додумать мысль у меня не получается. Головокружение вдруг становится сильнее, пол кренится, а ноги подгибаются.

— Падает! Держи! — слышу я словно издалека. — Звони в скорую!

— Куда же вы торопитесь, голубчик? — вопрошает доктор Колокольцев. — К барышням? Так, никуда от вас не денутся эти барышни. Они, знаете ли, обожают героев, так что не переживайте.

Именно что «вопрошает», а не спрашивает. Во всём облике доктора есть что-то старорежимное: круглые блестящие очки в металлической оправе, аккуратная профессорская бородка, выбивающиеся из-под шапочки совершенно седые волосы.

Ко всем пациентам доктор обращается одинаковым журчащим, благодушным тоном, словно к нашкодившим, но любимым детям. Со всеми он во время обязательного обхода говорит заботливо, но твёрдо, неизменно называя нас «голубчиками». Но переспорить его совершенно невозможно,

— Да, я здоров уже, — не оставляю надежды. — Сколько же можно меня здесь держать?

— Сколько надо, столько и будем, — всё с той же вежливой улыбкой сообщает он, — Посмотрим, понаблюдаем… Вы к нам с такой помпой заехали, что я так быстро отпустить вас не могу.

В больнице я уже 3 дня. Про то, как я сюда попал, знаю только с чужих слов. Не знаю, что случилось в гостинице. Может, дежурная не дозвонилась до «Скорой», или патрульные решили, что без неё будет быстрее.

Но в больницу меня доставили на милицейской «буханке», да ещё и с мигалками.

Так что в первое время по палате считали меня опасным преступником, пока их заблуждение не развеяла улыбчивая медсестра Танечка. Она сообщила, что я не преступник, а вовсе наоборот, герой, который преступника задержал.

Сама она всего этого не видела, но известие о моём триумфальном появлении быстро разнеслось по больнице.

Я же благодаря этому удостоился сомнительной радости получать уколы от Танечки без очереди.

Она так и говорила скопившимся у процедурного кабинета пациентам: «Ей, расступитесь, герой идёт! Снимай портки, герой!». Стоит отметить, что рука у неё была лёгкая.

Сам я последствия ранения не чувствовал. Только некоторое неудобство, оттого что перевязана рука. Если бы не был дураком и попросил перевязать сразу, то ничего подобного не случилось бы. А так, на эмоциях даже не заметил, что кровь течёт.

Больница, в которой я очутился, своим видом больше напоминала санаторий. Старинное здание с лепниной, легкомысленные балкончики, на которые нам выходить не разрешалось.

Напротив окон размещался сад с аккуратно подстриженными кустами, дорожками и лавочками, но нас и туда не пускали. В больнице был установлен карантин по ОРВИ, объяснили мне соседи.

По этой же причине были запрещены любые посещения. Это тяготило меня больше всего. Больница словно вырвала меня из бурного потока жизни и поместила в информационный вакуум.

Для меня до сих пор оставалась непонятной ситуация с Аллой. В момент пробуждения и свойственного похмельному синдрому чувству вины я ей безоговорочно поверил.

Но теперь, имея более чем достаточно времени на раздумья, я снова и снова прокручивал в голове злополучный вечер, и у меня появлялось к нему всё больше вопросов.

К примеру, с чего я вообще напился? Имея для своего возраста достаточно богатое писательское прошлое, а именно опыт банкетов, дружеских посиделок, сабантуев, юбилеев, командировок, награждений, поминок и даже запоев, я мог совершенно точно сказать, что умею держать удар.

То есть пьянею не быстро, а выпив, сохраняю рассудок.

Да и не планировал я в этот вечер ничего отмечать. И вообще, игру с возлияниями никогда не смешивал. А тут накидался до бессознательного состояния буквально за час в компании посторонних, по сути людей, да ещё и будучи при деньгах. Можно, конечно, вспомнить, как моё бесчувственное тело загрузили в поезд и отправили в Крым, но там я и правда был в полной отключке.

А здесь, по словам Аллочки и её соседей, наоборот, вполне функционировал, да ещё и весьма активно.

Да и тон моей помощницы, сладкий до приторности, при этом торжествующий прямо намекал на то, что она этому исходу рада.