Жена, которая, напротив, мгновенно сообразила, что опасность миновала и все будет как раньше, излучала радость. Ее благодарность стала моей единственной наградой за два потраченных свободных вечера. Меня беспокоил исходивший от Туго Бахары угрюмый холод, но он должен был постепенно исчезнуть. Чтобы немного приободрить их, я крикнул им вслед:

– Доложите потом, действительно ли ваш супруг имел в виду то, что сказал, или он все-таки асоциальный тип!

Бахара знал, что я его босс. Брак Кадидьи Каппори был спасен.

Именно в эту неделю наши эксперименты продвигались необычайно успешно. Трое из десяти членов контрольной группы не были доносчиками, полиции, к счастью, удалось вовремя провести аресты; таким образом, в нашем распоряжении оказались трое редких и ни о чем не догадывающихся индивидов. Мы вели работу при личном присутствии шефа полиции Каррека. Высокий и сухощавый, в его прищуренном взгляде искрил огонь скрытого ожидания, он расположился в кресле, вытянув вперед длинные ноги, скрестив руки на стройном торсе, и ждал. Шеф полиции был выдающимся человеком. Такие рождены, чтобы далеко пойти. Он держался расслабленно, даже более расслабленно, чем Риссен, но при этом в нем чувствовалась военная выправка. И если Риссен поддавался импульсам и, скорее, дрейфовал, чем осознанно плыл к цели, то мягкая поза Каррека была подготовительным этапом к прыжку, а строгое сосредоточенное лицо и мерцание под полуприкрытыми веками позволяли предположить, что это будет прыжок дикого зверя, который уж точно не упустит добычу. Его сила вызывала у меня исключительное уважение, а на его власть я возлагал надежды. И вскоре все мои расчеты оправдались.

Троих арестованных доставляли и допрашивали по одному. Двое из них принадлежали к сорту заурядных преступников, с которыми раньше нам не доводилось работать, их впечатлили деньги, обещанные шпионами. Одна из них, женщина, кстати, позабавила нас и шефа полиции, поделившись собственными тайными выводами о характерах и привычках мужчин. Образованная и остроумная женщина, но ущербный боец в силу выраженного индивидуализма и эгоизма.

А вот третий дал нам пищу для размышлений. Причина, по которой он не донес на жену, так и осталась окутанной мраком, вероятно, он сам этого не понимал. С одной стороны, он не был так экстатически признателен за доверие, как та бледная женщина, с другой – его вообще не интересовали обещанные суммы. И хотя он напрямую не отвергал вероятность того, что его жена шпионка, но он явно сомневался, что все обстоит именно так, как она ему рассказала. Словом, можно сделать вывод, что ему помешала некоторая леность – леность, которую он, возможно, преодолел бы спустя пару дней, хотя уверенности в этом нет. И если бы Каррек не решил, что в данном случае милосердие стоит выше права, эта леность уже стала бы поводом получить гриф врага Государства. Пока такой медлительный человек соберется действовать, предательство успеет свершиться, а вред будет нанесен. Мало того, подобные колебания доказывают крайне низкую преданность Государству. И ничего удивительного в том, что в какой-то момент он извлек из себя следующее:

– И все же это куда менее важно, чем наше дело.

Я насторожился и заметил, что то же самое сделал шеф полиции.

– Ваше дело? – переспросил я. – А кто вы такие?

Он покачал головой и глупо улыбнулся.

– Не спрашивайте, – произнес он. – У нас нет названия, нет организации. Мы просто есть.

– Как же вы есть и о каких мы идет речь, если у вас нет ни названия, ни организации? Так кто вы?

– Нас много, очень много. Но я знаю немногих. Я видел многих, но почти никого не знаю по именам. Зачем нам это знать? Мы знаем, что это мы.

Поскольку он уже демонстрировал признаки пробуждения, я вопросительно посмотрел сначала на Риссена, а потом на шефа полиции.

– Продолжайте, – сквозь зубы процедил Каррек. Риссен подтверждающе кивнул. Я сделал мужчине еще один укол.

– Идем далее: назовите имена тех, кого вы знаете.

С невинным счастливым видом он перечислил пять имен. И сказал, что это все. Больше он никого не знает. Каррек знаком велел Риссену внимательно записать имена, что тот и сделал.

– И что за переворот вы задумали?

Он не ответил, несмотря на укол. Услышав вопрос, он начал извиваться и явно напрягся, но ничего не сказал. В какой-то момент я снова подумал, что, возможно, при неких обстоятельствах действие каллокаина прекращается, что немедленно вызвало у меня прилив холодного пота. Но, может быть, вопрос сформулирован некорректно и слишком запутанно – хотя мне он казался простым – и подопытный не смог бы ответить и в обычном состоянии.

– Но вы же чего-то хотите, разве нет? – осторожно спросил я.

– Да, конечно, мы чего-то хотим…

– И чего же?

Снова молчание. И далее с сомнением и усилием одновременно:

– Мы хотим быть… мы хотим стать… другими…

– Вот как? И какими вы хотите стать?

Молчание. Глубокий вдох.

– Вы хотите занять какие-то конкретные должности?

– Нет, нет. Не это.

– Вы хотите быть кем-то другим, а не бойцами Мирового Государства?

– Н-н-нет… да, то есть… нет, не то…