Неопределенный возраст, осанка древнего идола – но не только они заставили мой лихорадивший разум сделать вывод, что передо мной почти сверхчеловек. Даже большой созревший прыщ на левом крыле носа не опустил ее в моих глазах на землю. Я стоял перед верховной этической инстанцией Мирового Государства или, по крайней мере, главным движителем верховной этической инстанции Мирового Государства – Седьмого Бюро Министерства Пропаганды! В отличие от Туарега, на ее лице не читалось ничего личного, а за ее неподвижностью, в отличие от Каррека, не скрывалась готовность к прыжку; она представлялась мне воплощением кристальной логики, отмытой от всех случайностей индивидуализма. Да, мое воображение разыгралось из-за болезни, но подозреваю, что даже с учетом сверхнапряжения, портрет Лаврис получился довольно точным.

Мне было заранее известно, что открыто намекать на изменение законодательства не следует, поскольку официально Седьмое Бюро подобными вопросами не занимается. Охранники с пистолетами наготове напоминали об этом еще более внятно, но мне это не мешало. Я знал, что мое дело предотвратит гибель Государства и мою собственную гибель.

Я сам не понимаю, как завел разговор о старом выговоре. Меня проводили в специальную камеру ожидания, где я провел, вероятно, около двух часов, пока искали мою секретную полицейскую карточку. Я подумал, что нужно научиться и этому – ждать. Что оказалось возможным. Кстати, должен отметить, что карточку принесли относительно быстро, если учесть размеры картотеки с данными о каждом бойце Мирового Государства. Я никогда не видел это хранилище, но легко представлял, что только на обход этих огромных помещений наверняка требуется не менее часа – далее тщательная систематизация должна позволить быстро найти искомую карточку – после чего нужно проделать путь в обратном направлении. Если предположить, что картотека, скорее всего, находится в Министерстве Полиции, а не в Министерстве Пропаганды, то двухчасовое ожидание должно было меня удовлетворить.

Когда мне снова позволили войти, Лаврис уже изучала мою карточку, хотя «карточка» – неточное слово, ибо мое досье было больше похоже на небольшую книгу, рядом с которой лежала тонкая папка, видимо, с материалами по выговору. Учитывая загруженность Седьмого Бюро донесениями из всех регионов Мирового Государства, Лаврис, разумеется, могла забыть мой случай.

– Итак, – произнесла она высоким, но лишенным интонации голосом, – здесь изложено ваше дело. В полицейской карточке указано, что запрос на извинения по радио вы уже сделали, но время вам пока не выделено. В чем, собственно, суть вашего обращения?

Слова я подбирал внимательнейшим образом и произносил четко:

– Разоблачение прошлого есть похвальный поступок во благо Государства. Я также совершил открытие, которое позволит осуществлять разоблачения более обоснованно и системно, чем раньше.

Я рассказал ей о каллокаине со всем энтузиазмом, на какой был способен.

– И сейчас, – завершил я, – осталось подождать лишь принятия нового закона, наиболее глубокого из всех, какие знала мировая история, – закона, который будет бороться с враждебными Государству мыслями и чувствами. Возможно, он появится нескоро, но он обязательно будет принят.

На мою уловку она, похоже, не отреагировала. Я решил попробовать формулировки, сработавшие у Каррека.

– Такой закон позволит осудить любого, – произнес я со значением и после небольшой паузы продолжил, – я имею в виду любого, кто не целиком и полностью предан Государству.

Лаврис задумчиво молчала. Кожа на скулах натянулась еще больше. Вдруг она большим и указательным пальцами взяла карандаш и начала медленно его сжимать, пока не побелели костяшки. Не ослабляя хватку, она спросила:

– Боец, у вас все?

– Да, суть своего дела я изложил, – ответил я. – Таким образом, я намеревался лишь обратить внимание Седьмого Бюро на изобретение, с помощью которого станет возможным обнаружение предосудительного внутреннего раскола еще до того, как он станет причиной преступного действия. Прошу прощения, если Бюро зря потратило на меня время.

– Седьмое Бюро благодарит вас за благие намерения, – холодно ответила она с непроницаемым выражением лица.

Я попрощался и удалился, преисполненный сомнений и по-прежнему охваченный болезненным жаром.

Пошатываясь, я принес в Третье Бюро свои списки ровно в тот момент, когда прозвучал звонок окончания работы, и встречный поток сотрудников чуть не сбил меня с ног. Пожилой сердитый мужчина заканчивал какие-то расчеты, больше обратиться мне было не к кому. Он сморщил нос, скрывая дурное настроение, в соответствии с инструкцией пролистал списки и сказал.

– Одна тысяча двести имен, говорите? И у всех научные достижения? Жаль, что вы опоздали. Вашу просьбу выполнили еще до того, как вы с ней обратились. С подобными просьбами к нам обратились как минимум семь других химиогородов, причем некоторые сделали это еще восемь месяцев назад. Подготовка пропаганды, которую вы предлагаете, уже идет полным ходом.

– Ничто не способно порадовать меня сильнее, чем эта новость, – ответил я, слегка разочарованный тем, что в этой достойной акции нет моей заслуги.

– То есть в данном случае мы вам полезны быть не можем, – произнес мужчина, снова склоняясь над столбцами цифр.

– Но, возможно, я могу быть чем-то полезен, – громко сказал я в порыве самонадеянности, вызванном, вероятно, высокой температурой. – Меня очень интересует эта тема, так почему бы вам не подключить и меня к подготовке? У меня масса рекомендаций… вот, смотрите… и вот еще…