Охваченный страхом, я стоял в начале улицы и знал, что почему-то обязан по ней пройти, а мое благополучие целиком зависит от того, удастся ли мне дойти до конца. Вокруг были только руины, одни возвышались, как горы, другие успели сравняться с землей и покрыться песком и мусором. Кое-где пустил корни и пополз вверх по каменным стенам плющ, но в остальном раскаленное полуденным солнцем пространство казалось безжизненным и голым. От некоторых мертвых камней исходил жуткий желтоватый дым. В других местах над песком поднималось дрожащее голубоватое сияние, тоже вселявшее ужас. Я сделал шаг, обогнув ядовитое испарение, но тут внезапный порыв ветра пригнал небольшое желтое облако – тотчас же распавшееся на множество тонких завихрений, от столкновения с которыми мне пришлось уворачиваться. Голубоватое свечение впереди начало разрастаться, превращаясь в слабый огонь и накрывая собой почти всю улицу. Я оглянулся в опасении, что и там, отрезая мне обратный путь, происходит нечто похожее и я не смогу переместиться ни вперед, ни назад, но позади пока все выглядело по-прежнему. Я сделал еще один шаг. Ничего не произошло. Я снова сделал шаг. И тут за моей спиной раздался негромкий тонкий свист. Бросив взгляд через плечо, я увидел, что камень, на который я только что наступил, шевелится. Он утратил твердость, стал зыбким, издал свистящий звук и вдруг лопнул, обратившись в пыль. Мне показалось, я уловил слабый неприятный запах. Ни остаться на месте, ни пойти вперед, ни вернуться я не мог.

И тут до меня донеслись странные голоса. В здании чуть впереди зиял подвальный проем, с обеих сторон увитый зелеными листьями. Сначала я его не заметил, но сейчас в страхе выдохнул, обнаружив рядом нечто живое. Кто-то вышел на улицу, поднявшись по провалившимся щербатым каменным ступеням, и жестом позвал меня. Не помню, как я оказался у подвала, видимо, между опасными камнями я перемещался прыжками. Так или иначе, но я попал в каменный зал с дырой в потолке, через которую проникало солнце и было видно, как ветер раскачивает траву и цветы над моей головой. И мне показалось, что нет и никогда не было укрытия надежнее, чем эти уцелевшие стены и часть крыши. Густая трава пахла землей, солнцем, теплом и уютом, голоса отдалились, но продолжали петь. Рядом стояла женщина, это она позвала меня сюда, мы с ней обнялись. Я понимал, что спасен, но от усталости и облегчения меня клонило в сон. Необходимость дойти до конца улицы внезапно исчезла. «Ты останешься у меня?» – спросила женщина. «Да, если позволишь», – ответил я, чувствуя, что становлюсь беспечным, как ребенок. Ощутив под ногами влагу, я наклонился и увидел, что по земляному полу бежит чистый ручей, и внезапно испытал прилив неописуемой благодарности. «Неужели ты не знаешь, что здесь течет жизнь?» – спросила женщина. И тут я догадался, что это сон, от которого я очнусь, и начал в мыслях искать способ его удержать – и искал его так рьяно, что мое сердце громко застучало и разбудило меня.

Этот красивый сон был, пожалуй, еще тревожнее кошмаров, и мне не хотелось пересказывать его ни Линде, ни кому-либо еще. И не потому, что Линда могла ревновать к приснившейся женщине, – да, она чем-то напоминала ту заключенную с глубоким голосом, но у нее были глаза Линды, – а потому, что это был однозначный ответ на вопрос: «Вы уверены, что не завидуете людям из заброшенного отравленного города?» Внушение Риссена проникло так глубоко, что сохранялось даже в моих снах. Но что толку утверждать, что во всем виноват он, а не я! Ни один судья в мире не примет такое оправдание.

Описываемое выше происходило еще до поездки к Карреку, то есть до того, как приняли новый закон и, помимо неясной надежды когда-нибудь отомстить, у меня появилось конкретное средство защиты.

Однако, вернувшись от Каррека и осознав, что идею мести можно реализовать уже завтра, я испытал сильнейшее смятение чувств. Далекая цель внезапно приблизилась на расстояние вытянутой руки, но условия ее достижения, похоже, были для меня непреодолимы. Допустим, Линда действительно любит Риссена, тогда она рано или поздно выяснит, что донос написал я. Не знаю как, но ей это точно удастся, и она отомстит. При мысли о ее мести меня била дрожь. Мне ни в коем случае не должны ввести каллокаин.

В ту ночь я не сомкнул глаз.