Разум начинает отключаться, и Джо отдает себе в этом отчет. Да, боль исчезнет. Но если не прийти в сознание сейчас, можно и вовсе не вернуться.

– Рано или поздно вы расколетесь. Все раскалываются. Вы еще успеете надоесть нам изложением мельчайших подробностей дела. Где калибровочный барабан, мистер Спорк?

Да я без понятия, мать вашу.

Это правда. Хотя вопрос интересный. Из него можно кое-что узнать. Калибровочный барабан нужен для изменения настроек Постигателя. Брат Шеймус хочет использовать его для каких-то своих целей!

Джо моментально душит эту мысль, чтобы она не вырвалась наружу. Совершенно ясно, что знать слишком много в данном случае так же плохо, как знать слишком мало.

– Где калибровочный барабан?

Ему приходит в голову, что они в самом деле не знают, что он не знает. Его истязатели некомпетентны. От этого осознания рождается новый страх: их физические способности так же ограничены, как умственные, и он может погибнуть случайно, по чьей-то оплошности или невнимательности.

Джо попал в очень странное положение, в котором вынужден уповать на то, что эти живодеры все же знают свое дело.

* * *

Ему снится, что его навещает Родни Титвистл. Какая жалость. Лучше бы приснилось что-нибудь менее серое и неприятное.

– Меня пытают, – онемевшими губами жалуется ему Джо.

Родни Титвистл мотает головой.

– Нет, мистер Спорк, вы ошибаетесь.

– Пытают еще как. И вы это знаете.

Собственный голос кажется ему детским, и где-то внутри клокочет ярость, но ему так хочется, чтобы его спасли! Чтобы Королева или «Би-би-си» позвонили кому надо и остановили этот кошмар. Родни Титвистл – не Королева и не «Би-би-си» – и все же лучше, чем ничего.

– Нет, мистер Спорк. Вы напрасно упорствуете. Это контрпродуктивно. Хуже того, это играет на руку врагу.

– Какому врагу?

– Любому. Всем.

– То есть меня пытают во имя всеобщего блага.

– Вас не пытают, мистер Спорк. Пытки запрещены. Я не смог бы прибегать к услугам ордена, если бы они унижали ваше достоинство и плохо с вами обращались. Однако я к ним прибегаю. И знаю, что они не нарушают законы. Я задавал исчерпывающие вопросы. Они ручаются в своей добросовестности. Значит, вы либо выдумываете, либо у вас галлюцинации. Если верно первое, то имейте в виду: преднамеренное искажение истины сейчас относят к так называемым «правовым действиям». Знаете, что это? Боевые действия с использованием юридических механизмов. Так вот, противоправные «правовые действия» караются законом.

– Не понимаю… Требую адвоката! Приведите Мерсера. У меня есть права. Вы знаете, что есть!

– Нет. Не здесь. Не в этой комнате, не в этом здании. Здесь вы – пациент. Вас подозревают в столь чудовищном, столь разрушительном террористическом акте, что его мог совершить только безумец. У пациентов нет прав. Повторюсь, сэр: противоправные правовые действия наказуемы!

Мистер Титвистл уходит взбешенный, и Джо действительно настигает кара. Впрочем, к тому времени он успевает понять, что карается вообще все, поэтому наказания постепенно утрачивают силу.

Он разрешает себе ненадолго отключиться.

– Это непосильная задача. Отцы не должны хоронить сыновей.

Дэниел Спорк, прямой как маятник, говорит и давится, словно механизм напольных часов, в который насыпали песку.

– Никогда, ни в мирное время, ни в военное. Я повидал и то и другое. – Он умолкает, пытаясь размять затекшее правое плечо и шею. Внутри у Дэниела – горнило печали, и он горит в нем заживо. – Мой сын не был хорошим человеком. По законам нашей страны. Он был преступником. Его. Не получалось образумить. Я пытался. И не смог. Я не умею обращаться со словами. Да и с людьми. То ли дело механизмы. Итак. Он был дурным человеком. Он крал. Он грабил. Он стрелял из огнестрельного оружия и призывал других делать то же самое. Он пытался торговать наркотиками. Он сидел в тюрьме. Мой сын был дурным человеком. Я оплакиваю своего дурного сына. – В его глазах вдруг вспыхивает неповиновение. – Нет. Неправда. Он не был дурным. Несдержанным – да. Безжалостным. Но не бесчестным. Хотя истина – как и многие из нас, – порой за ним не поспевала. Вся его суть… Заключена в его последнем поступке. Ведь он знал. Знал, что осталось недолго. Что он. Умирает. Он вышел из тюрьмы. Повидать сына и попрощаться. А мне даже не сказал, что приедет. Убил бы.

И это, как ни странно, вызывает у людей смех – не горький, не сквозь слезы, а искренний. Да. Мэтью Спорк, уходя в мир иной, ведет себя так же возмутительно, как и всегда, и так же глупо, упрямо геройствует.

– Поэтому – скорбите, горюйте! Прошу вас. Не сдерживайтесь. Ради меня. Кричите. Плачьте. Напейтесь и буяньте, ведите себя неразумно. Потому что я не могу. Не умею. Отцы не должны хоронить сыновей.