Солнце приветливо пригревало. Они вышли на террасу, где стояли деревянные кресла, повернутые к воде. С океана веяло ветерком, от которого пели две музыкальные подвески. Кроме их звона, единственным звуком был плеск волн, набегающих на каменистый берег внизу.

Подойдя к перилам, они окинули взглядом горизонт – кругом простиралась сплошная синева, которой, кажется, не было ни конца ни края.

– Настоящий рай, – сказал Томас. – И день такой прекрасный.

– Мы терпим зиму именно ради таких дней, разве нет? – ответила Аннализа и посмотрела налево: Nonna уже одолела с помощью трости лестницу и присоединилась на пляже к Глену и Селии. Аннализа собрала волосы в хвост, чтобы не лезли в глаза.

– Как твои родители?

Томас обернулся – его густые волосы полоскались на ветру.

– Отец умер. Не знаю, слышала ты или нет.

– Нет. Мне очень жаль.

Аннализа не любила Билла Барнса, но сожалела о потере Томаса.

– Рак поджелудочной, – объяснил он. – Отец сгорел быстро. Он умер в начале прошлого года, пока я заканчивал службу в Форт-Дикс.

– В том же месяце, когда родилась Селия… А как твоя мама?

Интересно, он уже ведет подсчеты в голове, что за девять месяцев до этого они встречались на Гавайях?

– У мамы все отлично: она сейчас кое с кем встречается. Парень не так уж плох, хотя сравнение в любом случае будет в его пользу. Давай лучше о тебе: давно вы переехали? Ты многого добилась своими силами.

– Мы переехали в мае.

Долго ли они смогут говорить о ничего не значащих мелочах? Будь ее воля, она бы продолжала в том же духе целую вечность, потому что потом придется рассказать правду.

– И Nonna тоже?

Судя по тому, как Томас вертел головой, его очаровал морской пейзаж.

– Да, представляешь? Мы наконец-то выманили ее из Миллза.

Аннализа вдохнула знакомый запах соли и водорослей и сжала деревянные перила. С каждой секундой ей становилось все совестнее, что она все эти годы прятала от Томаса Селию, особенно с учетом сомнения, которое посеял в ее душе Митч.

– Выходит, ты вышла замуж? – спросил он. – Вряд ли твоему мужу нравится, что я здесь.

– Я не замужем, – выпалила Аннализа со скоростью летящей вниз гильотины. – Он не мой муж. Я никогда не была замужем.

Томас просиял так, будто только что выиграл чемпионат мира по футболу.

– Да ты шутишь!

Аннализа помотала головой, против воли расплываясь в улыбке. Прекрати, велела она себе, но ничего не могла с собой поделать.

– То есть ты одна?

Аннализа со вздохом кивнула. Одна, но не зарывайся. Не забегай вперед.

Правильно истолковав ее молчание, Томас сказал:

– Послушай, мне кажется, мы друг друга не поняли.

Ну вот, теперь отступать некуда.

– Может быть, сядем? – предложила Аннализа и опустилась в кресло, понимая, что иначе у нее подогнутся ноги.

Томас сел рядом и повернулся к ней.

– Я ни с кем не встречался во Вьетнаме. Ты поэтому от меня ушла?

Не встречался? Он лжет? Аннализа столько лет не верила ему – теперь она не знала, что и думать. С горечью, которую хотела скрыть, она сказала:

– Я видела ее, Томас. Видела вас вместе. Вы были на фотографии. Не лги мне.

Он нахмурил лоб с таким видом, словно его несправедливо обвинили.

– Какая еще фотография? Я не лгу. Я не понимаю.

– Твоя мама прислала мне фотографию, на которой ты с Линх.

– Линх? – Казалось, он искренне растерялся. – Кто такая Линх? Ты о чем?

– Девушка, которую ты целовал на той фотографии, – объяснила Аннализа, начиная закипать. – Я могу понять, что во всем виновата война и что тебе приходилось туго, но только не лги. Не сейчас. Все давно уже кончено.

Томас передвинул кресло, чтобы сидеть к ней лицом, и подался вперед.

– Понятия не имею, о чем ты. Клянусь богом, у меня во Вьетнаме не было другой девушки. Тут какая-то ошибка.

Его серьезность подтачивала стену недоверия, которую выстроила Аннализа, но возводила новую стену, созданную из ее возмущения.

– Твоя мама написала, что ты собираешься привезти эту девушку домой. Я не понимаю, какой смысл скрывать от меня правду.

От гнева у него проступили жилы на шее.

– Это моя мама прислала тебе фотографию? Она у тебя осталась? – Аннализа видела, как он ломает голову в поисках объяснения. – Никакой девушки не было.

Господи, что же она наделала? Что-то не так – он не похож на виноватого.

– Нет. Я ее выбросила.

Томас посмотрел на небо, где парили пять чаек.

– Погоди… – Он искренне искал ответ.

Чайки уже давно скрылись из виду, когда Томас наконец что-то понял. Вцепившись обеими руками в волосы, растопырив локти, будто крылья, он простонал:

– Ты, наверное, имеешь в виду Тьен.

– Вспомнил наконец-то, – с мрачным сарказмом усмехнулась Аннализа.