Томас простил ее, хотя она заслуживала осуждения, и не только. Как же Аннализа любила его за это!

– Почему ты на меня не сердишься? – спросила она.

С невероятным участием он взял ее за руку и сказал:

– Какой в этом смысл? Вот сейчас я стою здесь с тобой, а проснувшись сегодня утром, даже не надеялся тебя еще раз увидеть. И теперь мы вместе, и у меня появилась… надежда.

Он заронил семя на месте ее собственной погибшей надежды. Неужели у них есть шанс? Сможет ли он простить ее преступление? Потому что Аннализа мечтала об этом. Хотя она не заслуживала второго шанса, но хотела вернуть Томаса и больше никогда с ним не расставаться.

Он взял ее вторую руку. Они стояли совсем близко друг к другу.

– Я не сержусь, Анна. По крайней мере, не на тебя. Виновата моя сестра. И хотя я просто убит, но все-таки надеюсь, что мы с тобой сможем…

Он замолчал.

– Да? – поторопила Аннализа, надеясь, что он рискнет и даст ей еще один последний шанс.

– …сможем вернуть потерянное.

Если бы Аннализа не смотрела Томасу прямо в душу, которая отражалась в эту минуту в его нефритово-зеленых глазах – она бы ему не поверила. Но она знала, что он говорит правду. Потому что очень сильно ее любит – всегда любил.

По щекам девушки ручьем потекли слезы.

– Да, я тоже этого хочу. Я хочу, чтобы ты ко мне вернулся.

Бог с ней, с виной и с ее преступлениями. Все это неважно. Сейчас важнее всего этот парень, который заслуживает гораздо большего, но по какой-то безумной причине желает только ее.

Томас прижал ее ближе, и они переплели пальцы.

– Ты одна?

– Да, а ты? Как же та девушка, которая была на рынке?

– Тоже. То есть мы пробовали встречаться, но в ту минуту, как я тебя увидел, все закончилось. Я никогда не любил никого, кроме тебя. Никогда в жизни. Все, о чем я мечтал, – это быть с тобой.

Аннализа прижалась лбом к его груди, а потом подняла глаза.

– Я вся твоя, Томас. Все, что у меня есть, – твое. Навсегда.

Аннализа думала, что он ее сейчас поцелует, но он разнял их ладони и крепко, как никогда раньше, обнял ее. И Аннализа заново влюбилась в Томаса, забыв обо всем на свете. Она была самой счастливой и самой любимой женщиной на земле.

Отпустив ее, Томас сказал:

– Я даже не представляю, с чего нам теперь начать, но давай начнем с того места, на котором мы закончили? Я больше не проживу ни единого дня без тебя и без дочери.

Аннализа вытерла глаза и закивала. Он положил руки на ее талию, и они прильнули друг к другу, совсем как в тот вечер на уличном сеансе кино, когда впервые поцеловались. Зияющая дыра в ее сердце зарастала с каждой секундой. Это было чересчур, но именно то, что ей нужно, и когда их губы встретились, словно недостающий кусочек ее мира встал на свое место, и в душе взорвался невиданный прежде фейерверк красок.

Она обвила руками шею Томаса и притянула его к себе. Их страстный поцелуй поглотил все время, потерянное из-за лжи после Гавайев, и разжег угли, которые никогда по-настоящему не гасли.

Томас коснулся своих губ, которых только что касались ее губы, такой счастливый, что этого счастья хватило бы на всю жизнь.

– Если бы ты только знала…

– А я знаю, – ответила Аннализа, которая и сама была невероятно счастлива. Она знала, как сильно он по ней скучал, как скучал по их поцелуям, по их близости – потому что и сама чувствовала то же самое…

После долгого объятия они отстранились друг от друга, и Томас сказал:

– Я не знаю, как быть с сестрой.

Аннализа в какой-то степени хотела оправдать Эмму.

– Она была ребенком и боялась тебя потерять. Кроме того… – Аннализа вспомнила Эмму во время их первой встречи. – Кроме того, ей было плохо, Томас. Хуже, чем мне за всю жизнь.

– Что ж, а теперь она счастлива. – Томас отошел от потрясения и говорил тверже. – Почему бы и нет? Она добилась, чего хотела, и я не собираюсь смотреть на это сквозь пальцы. Она едва не разрушила наши с тобой жизни – хотя почему едва? Она разлучила меня с любовью всей моей жизни и с нашей дочерью.

– Она не знала, что я беременна.

Хотя Аннализа и защищала Эмму, но сама в этом сомневалась. С другой стороны, даже если Эмма видела коляску, она могла и не знать, что ребенок от Томаса.

– Твоя беременность тут ни при чем, – уперся он. – Она тысячу раз смотрела мне в глаза и могла все исправить.

Аннализа не хотела, чтобы он забыл о радости, которая с ними сегодня случилась, и не хотела становиться Эмме врагом и позволять это Томасу. Кто знает, может, если бы не любовь близких, она бы и сама стала не лучше Эммы.

– Может, тут есть объяснение, как ты и говорил.