Потрясенный вздох Эммы, когда она вынула из коробки ветряную подвеску, ответил на ее вопрос. Ключи и цилиндрики звякнули о золотистый шар маятника, снова пробудив воспоминания о матери, о жизни в Пейтон-Миллзе, а потом и в Портленде – об этом непростом этапе взросления.

– Не знаю, помнишь ли ты тот день, когда мы рисовали у меня на веранде. Ты мечтала однажды создать целый лес поющих деревьев, и поэтому…

– Конечно, помню. – Эмма подняла на Аннализу мокрые от слез глаза. – Она такая красивая.

– Я подумала, может быть, эта подвеска станет началом твоей коллекции, – продолжила Аннализа. – Я собрала ее тем летом, когда переехала в Портленд – когда еще жила над часовой мастерской. – Она рассказала о своей жизни за годы переписки с Эммой.

– Да. Хозяина звали Уолт, верно?

– Правильно, – ответила она. – Подвеска почти целиком собрана из запчастей от старых часов, найденных в магазине, и я… – У Аннализы перехватило дыхание: она вспомнила тот день, когда Уолт подарил ей карманные часы и сказал, что у нее есть дар поворачивать время вспять. Часы теперь хранились в кармане клетчатого пиджака, в котором Томас почти каждый день ходил в старшую школу, где работал учителем, но подвеска больше всего была нужна Эмме.

Подобрав слова, Аннализа продолжила:

– Может быть, прозвучит глупо, но Уолт сказал, что у меня есть умение поворачивать время вспять. Если он прав, то считай, что с помощью этого подарка я перевожу часы назад.

– Я не могу ее принять, – заспорила Эмма, и по щеке девушки скатилась слеза.

– Это моя подвеска, – покачала головой Аннализа. – И я хочу, чтобы она была у тебя.

Эмма подняла руку, любуясь подвеской.

– Но…

– Своим подарком я хочу показать, что люблю тебя, Эмма. Долгие годы эти ветряные колокольчики дарили мне спокойствие и вдохновение, и я хочу поделиться этим спокойствием с тобой. Я хочу, чтобы, слыша их звон, ты помнила: все мы совершаем ошибки, и никогда не поздно все исправить.

Эмма стала укладывать подвеску обратно в коробку и заплакала. Расправив проволоку, она встретилась с Аннализой глазами:

– Я… я… прости, – наконец выдавила она. – Мне очень, очень стыдно. Прошло столько времени, а я все никак не могу себя простить…

– Забудь, Эмма, Аннализа не хотела, чтобы она вновь поминала прошлое.

Эмма сжала губы; в ее глазах блестели слезы.

– Я совершила непростительный поступок и ненавижу себя. Ненавижу за то, как поступила с тобой и с Томасом. И с Селией.

Аннализе было очень жаль девушку.

– Твой поступок можно простить, Эмма. Ты была почти ребенком. В юности все совершают глупости.

Эмма прижала ладони к щекам и уставилась в пол, словно заново переживая ту минуту, когда решила солгать.

– Мой поступок – не просто глупость.

Аннализа не могла с этим спорить.

– Прошлое не может… не может определять всю нашу дальнейшую жизнь. Ты уже достаточно страдала.

Она шагнула вперед и обняла сестру Томаса, сжав ее так, чтобы показать, как сильно она ее любит. Пока Эмма плакала на ее плече, Аннализа почувствовала полное умиротворение. Одной переписки было недостаточно – им была необходима встреча.

С каждой минутой Эмма рыдала все сильнее, и в этих рыданиях слышались годы ее страданий. Аннализа была бы рада сказать Эмме, что Томас тоже ее простил, но соврала бы. Война его изменила – он вернулся домой другим. Он был прекрасным мужем и отцом и хорошим человеком, однако не мог простить восемнадцать месяцев жизни, которые Эмма у него украла.

Когда девушки наконец разомкнули объятия, Аннализа вытерла Эмме щеки, жалея, что не может притащить сюда Томаса, чтобы он прогнал остатки горя своей сестры. Но жизнь – непростая штука, и тут ничего не поделаешь.

Аннализа могла предложить только свою любовь. Снова обняв Эмму, она сказала:

– Мы сестры, не забывай, ладно? Я всегда буду рядом.

Эмма зарыдала еще сильнее, и когда их слезы радости смешались, Аннализа подумала, что любовь человеческая – это и есть самое главное в жизни.

Декабрь 2019

Портленд, штат Мэн

Три дня спустя после того как привезла Эмме музыкальную подвеску, Аннализа пробиралась через толпу Манкузо в вестибюле хосписа Каско, чтобы обнять двух своих внуков – мальчики, между которыми было три года разницы, росли прямо не по дням, а по часам. Патрик через несколько месяцев окончит старшую школу и отправится на поиски своего места в жизни – как поступила и сама Аннализа в тысяча девятьсот семидесятом, когда покинула Миллз и переехала в Портленд.

– Nonna! – заметив Аннализу, окликнул младший внук, Адам. Ну разве это не самое прекрасное слово на свете? Он пробрался к ней.

Он обнял Аннализу за талию, и ее сердце наполнилось любовью.

– Вы только поглядите! Nipote, ты совсем вырос, да?

Подошел Патрик в очках в стиле Джона Леннона, и Аннализа притянула его в объятия.

– Сколько мы уже не виделись? Две недели? Я не могу без тебя так долго. Есть какие-то новости от колледжей?

Она долго обнимала внуков, напитываясь любовью к ним.

– Привет, мама, – прервали их.