– Да, мне нужно это место.

– Я очень хочу, чтобы ты поехал со мной, – без оглядки прыгнув навстречу неизвестности, сказала Аннализа.

По пути в Пейтон-Миллз молодые люди остановились возле укромного пляжа в заливе Маквойт, о котором знал Томас. Оставив машину у дороги, они взяли по пиву и, кутаясь от ветра в куртки, пересекли небольшой лесок. За деревьями открывалась спокойная водная гладь. Кроме голосов влюбленных, тишину нарушал только щебет птиц, прятавшихся в древесных кронах.

Томас сидел, скрестив ноги, лицом к Аннализе.

– Погоди, ты серьезно?

Аннализа лежала на боку в нескольких шагах от Томаса и делала с него набросок. Она до сих пор была на седьмом небе от выставки и от встречи с одной из самых интересных, по ее мнению, женщин на земле. Подумать только, ей выпал шанс брать у этой женщины уроки, и надежда на то, что в один прекрасный день она во что бы то ни стало украсит своими картинами ее галерею.

Но кроме всего прочего, ее опьяняла близость Томаса.

– Если ты все еще не против, – кивнула Аннализа.

Томас – единственный, кого она захотела взять на выставку, единственный, кого она любит. Почему бы не доверить ему и все остальное?

Томас воткнул банку с пивом в песок и с преувеличенной серьезностью ответил:

– Честно говоря, уже нет. Я решил остаться в Вестоне. Прости, что разрушил твои надежды, но мне нравится жить с родителями. Да и отец уже пришел в чувство.

Аннализа приподняла бровь, подыгрывая Томасу:

– Неужели?

– Ты не поверишь. Когда мы вчера играли партию в гольф, он говорил, что гордится мной и ему очень стыдно, что он хотел лишить меня денег. Между прочим, он и о тебе спрашивал. Просил, чтобы ты заглянула поиграть в теннис и приглашал пообедать вместе. Он даже хочет заказать у тебя картину.

Никто не умеет лучше Томаса ее рассмешить. Даже если шутка иногда не очень, его улыбка слаще конфет из магазинчика Гарри.

Затеняя карандашом глаза на рисунке, Аннализа размышляла, смогут ли они с Томасом идти рука об руку, будут ли эти глаза всегда смотреть на нее.

– Жаль, тогда мне придется взять в Портленд другого парня. Все равно мне никогда не нравились скульпторы.

Томас скрестил руки на груди.

– Только попробуй.

– Вот увидишь.

Аннализа пожала плечами, не отрываясь от портрета. На Томаса было приятно смотреть, а еще приятнее было его рисовать.

Отбросив шутки, он спросил:

– Значит, ты правда хочешь, чтобы я поехал с тобой?

Стены, возведенные Аннализой, пали перед парнем, ставшим ее судьбой. Он спрашивает, серьезна она или нет? Ну что ж, ему не придется долго ждать.

– Если ты готов, то и я готова.

– Хм, тогда давай прикинем, какой у меня выбор. – Томас поднял руки ладонями вверх, словно чаши весов. Взвесив воображаемый груз правой рукой, он сказал: – Провести еще несколько лет в обществе моего невыносимого, твердолобого папаши? – Взвесив левой, добавил: – Или отправиться на поиски приключений с гениальной, талантливой, веселой, влюбленной в Элвиса девушкой моей мечты? Как думаешь, что лучше?

Сердце Аннализы вдруг накрыло волной чистейшего восторга, и эта волна выплеснулась наружу улыбкой, растопившей все ее сомнения. Это был всплеск на поверхности воды после ее отчаянного прыжка – и он с лихвой оправдал ожидания. Бог с ними, с сомнениями и страхом, что они будут тянуть друг друга назад – все это не имеет значения. Ведь ради подобных минут и стоит жить.

– Знаешь, что меня в тебе удивляет, Томас Барнс? – заметила Аннализа. Он смотрел на нее с блаженной улыбкой Будды. – Из-за тебя я уже забыла, что такое грусть. Ты словно взял и стер все мои печали, и мне остается только благодарить судьбу за то, что я тебя встретила. Кто же от такого откажется?

Кажется, Томаса искренне зацепили ее слова.

– Это самое трогательное, что я от тебя слышал, – ответил он. И добавил: – Не только от тебя – и от других тоже.

– Тогда запомни мои слова хорошенько, – посоветовала она, – они дались мне не так-то просто.

Томас сделал движение, чтобы подняться и подойти к ней, но Аннализа протестующе вытянула ладонь.

– Стой, я еще не закончила. Не шевелись.

Она стала растушевывать пальцем тень, которую он отбрасывал под лучами заходящего солнца, чтобы навсегда запечатлеть это мгновение.

Внезапно Аннализа вспомнила единственное, что ее огорчало:

– Нам надо быть помягче с твоей сестрой и все ей объяснить. Ты же знаешь, что твой отъезд разобьет ей сердце.

– Знаю… – согласился он, – но я не могу вечно быть рядом. У меня своя жизнь. И ты права – надо ей объяснить, что мы все равно ее любим. Пусть приезжает, когда захочет, я с радостью ее подвезу.

Аннализа вздохнула. Она хотела прояснить все до конца: у нее осталось последнее неразвеянное сомнение, и ей хотелось окончательно его истребить.

– Я полностью готова, Томас, но не хочу, чтобы по моей вине пострадала твоя семья.