Как бросить человека, которому ты, возможно, нужна больше всего на свете? И которого ты любишь до боли в сердце? Эти вопросы мучили Аннализу все последующие дни после попытки самоубийства Эммы. В тот день забирать Аннализу в Пейтон-Миллз пришлось Нино. Девушку так потрясло случившееся, что, почти ни слова не сказав кузену и бабушке, она убежала в свою комнату и спряталась под одеялом.

Несколько дней она плакала. Кажется, все спокойствие, достигнутое за два года после смерти родителей, просто исчезло. Словно страдания, которые доставлял ей отец, когда кричал на маму, и горе, которое она ощущала на похоронах родителей, были вытащены на поверхность. Хотя вся ее вина – в том, что она влюбилась, да еще попыталась помочь девочке в похожих обстоятельствах.

День за днем она отказывалась от еды и от рисования, и только любовь к Томасу грызла ее изнутри. Nonna была сама доброта – приносила еду, разрешала прогуливать школу – потому что видела, как тяжело приходится внучке.

Кроме ванной, Аннализа вышла из комнаты только один раз – посмотреть репортаж о расстреле в Кентском университете, который только подтвердил, насколько ужасная штука – жизнь. Никсон по-прежнему нарушал обещания, посылая людей на смерть, теперь ко всему прочему распорядившись ввести войска в Камбоджу. Подростки возраста Аннализы пытались отстаивать то, во что верили – то есть права всех граждан Америки – по крайней мере, им так казалось. Но солдаты Национальной гвардии хладнокровно их расстреляли, точно так же, как агенты ФБР застрелили лидера «Черных пантер» Фреда Хэмптона.

Какой смысл вообще вылезать из кровати?

Несколько раз Аннализа разговаривала с Томасом по телефону. Эмма уже поправилась и была дома, в полной безопасности. Томас хотел приехать к Аннализе, но она отвечала, что еще не готова. Она знала, он нуждается в ней, однако ничем не могла помочь.

Ей до сих пор снилось по ночам, как мистер Барнс обвиняюще смотрит, бьет и осыпает ее бранью. Когда она наконец рассказала обо всем бабушке, Nonna долго ругалась по-итальянски, взывая к Богу об отмщении.

После недели пропусков школы Nonna строго поговорила с внучкой и велела возвращаться к нормальной жизни.

– Ты только и твердила, как бы поскорее окончить школу, а теперь прячешься в кусты? Нельзя валяться в кровати день-деньской.

– Почему, Nonna? Какой в этом толк?

Не успела Аннализа это сказать, как вспомнила Эмму, которая твердила то же самое. Господи, неужели и она пошла по дорожке отчаяния и безнадежности? Любовь отравляет. Разве можно винить Эмму за то, что она замкнулась в себе и выбрала легкий путь?

Когда Аннализа задала этот вопрос бабушке, та ответила:

– Господь поможет тебе в пути, но ты должна сама сделать первый шаг.

Аннализа задрала одеяло к подбородку.

– И что же за шаг?

– Ты должна встать с кровати.

Как будто это очень просто.

Аннализе понадобилось несколько дней, чтобы принять совет бабушки, однако было понятно, что Nonna права. Сколько дней Аннализа смотрела на краски, кисти и мольберт и представляла, что будет, если взять кисть в руки… Может, рисование станет решением ее проблем?

В конце концов она вылезла из кровати и встала на колени. Сложив руки, она произнесла длинную молитву, прося Бога указать ей путь. Nonna права: нельзя больше лежать в постели. Поднявшись с коленей, Аннализа обернулась к мольберту. Она не знала, что будет рисовать, но надо было с чего-то начать – а какие еще варианты? Хотя весь апрель Аннализа рисовала на улице, пока она была не готова подставлять лицо солнцу и слушать мелодию маминой музыкальной подвески.

Чувствуя, что совершает подвиг, девушка села перед чистым листом бумаги и уставилась на него. Она мечтала очутиться внутри и начать все сначала. Почувствовав желание приступить к делу, Аннализа взяла тюбики с изумрудно-зеленой и черной краской и выдавила на палитру. Взяв широкую плоскую кисть, она обмакнула щетинки в краску, стала смешивать и получила темно-зеленый оттенок цвета зависти.

Удовлетворенная цветом, Аннализа набрала побольше краски и поднесла кисть к мольберту. Она понятия не имела, что будет рисовать, но ей было все равно. Она сделала первый шаг – выбралась из постели. Теперь настало время сделать второй – нанести на бумагу краску. Не используя смывку, Аннализа нарисовала на белом листе длинную темно-зеленую полосу. Она надеялась, что теперь в ней пробудится художница, однако ничего подобного не произошло. Скорее ее старания походили на пустой расход краски – все равно что бессмысленно махать рукой на врага.

Аннализа мазнула еще и еще – она чувствовала себя кораблем с ветром в парусах, но без компаса. Вдруг на нее нахлынула такая сильная печаль, что она махнула кистью, забрызгав бумагу и ковер темной краской. Горло перехватило, словно ее душили, и она стала размахивать кистью, будто сумасшедший Джексон Поллок, осыпая брызгами комнату.

Откуда-то пришло примитивное желание заорать, и Аннализа закричала как дикий зверь, выплескивая с криком и взмахами кисти все скопившееся наружу. Только это был вовсе не прорыв в искусстве – Анализа не пыталась выразить себя путем абстракции – она просто-напросто сходила с ума.