Оказывается, недостаточно ему объяснить, что она не может рисовать и что отношения с ней не стоят того, чтобы лишиться семьи и образования – а последнее утверждение Томаса доказало, что к этому все и шло.

Перейдя через дорогу, они свернули налево, чтобы сделать круг и вернуться к дому Аннализы.

– Сейчас тебе кажется, что ты готов, но поверь, однажды ты меня за это возненавидишь. Мы начнем ссориться из-за того, что портим друг другу карьеру, и ты окончательно лишишься семьи и наследства – и не сможешь меня простить. – Аннализа замолчала, когда они проходили мимо голого по пояс соседа, прилаживающего новый почтовый ящик. Оказавшись на приличном расстоянии, Аннализа шепотом добавила: – А я не смогу простить тебя, а себя буду ненавидеть.

– Разве ты не понимаешь? – спросил Томас. – Ты не станешь знаменитой художницей, пока не откроешь сердце…

– Чему? Любви?

Аннализа остановилась и повернулась к Томасу. Несмотря на весь его ум, в нем оставалось еще слишком много наивности.

– Да, любви, – убежденно ответил Томас, буквально вонзая ей кинжал в сердце.

Аннализа посмотрела ему в глаза, стараясь донести свою мысль.

– Неужели ты не видишь, что я тебя люблю? Так люблю, что хочу только лучшего для тебя и твоей сестры, даже если ты этого не понимаешь.

Принять решение было проще, чем сказать об этом Томасу: все ее существо жаждало кинуться ему в объятия. Но Аннализа отмела все желания в сторону, напоминая себе, что любовь требует жертв.

– Не твое дело решать, как мне жить, – возразил он. – И не тебе защищать Эмму.

Аннализа рубанула воздух рукой. Она должна быть сильной.

– Поверь, однажды мы поймем, что были правы, расставшись именно сейчас. Я всегда буду оглядываться назад и вспоминать, как сильно тебя любила.

Томас взъерошил волосы и вцепился в них.

– Я никогда не пожалею о том, что мы встретились, это точно.

Аннализа пошла дальше, отчаянно надеясь, что приняла верное решение. Как легко было обо всем рассуждать, когда Томаса не было рядом!

Когда он двинулся за ней, она добавила:

– Если мы не расстанемся, боюсь, я буду жалеть, что мы остались вместе. Послушай, это ответственное решение. Для нас обоих. Я поеду в Портленд одна, а ты окончишь Вестон и поступишь в Стоматологический колледж в Нью-Йорке, а потом найдешь девушку в сто раз лучше, чем…

Аннализа запнулась – эти слова ее душили.

– Лучше, чем я, – с разрывающимся сердцем закончила она.

Сама мысль о том, что Томас будет с другой, была чистым адом, и Аннализа отмахивалась от нее.

Томас страдальчески свел брови и дрожащими губами произнес:

– Ты сама не веришь в то, что говоришь, Анна. Не знаю, кто виноват – твои родители, мои… или тебе просто страшно, но только послушай меня – нельзя расставаться с тем, кого любишь.

Аннализа снова остановилась и посмотрела на него.

– Можно, Томас. – Она взяла его за руку, и от его прикосновения в сердце будто повернулся нож. – Иногда именно так и приходится поступать.

– А ты настолько хорошо в этом разбираешься? – покачал он головой.

– Вовсе нет. Но я ведь не идиотка. Только посмотри, что происходит. Твоя сестра думает о самоубийстве, и ты ей нужен. И твоей матери, скорее всего, тоже. А ты хочешь бросить их, свое образование и наследство ради девушки, которая не может обещать тебе то, о чем ты мечтаешь. Мне надо рисовать: вот и все, что я сейчас знаю.

Томас прижал ладони к глазам, сжал губы и опустил голову. Она его растоптала. Хотя что говорить? Она растоптала и себя тоже.

Глубоко вздохнув, Томас сказал:

– Рвать с тем, кого ты любишь, – это всегда ошибка. В любом случае. Господи, Анна. Всегда найдется какой-нибудь повод. Не будь моей сестры, наших родителей и Вестона, ты придумала бы что-нибудь еще.

– Может быть.

У Аннализы сердце обливалось кровью, а Томасу следовало пойти в адвокаты: так пылко он защищал свои доводы.

– Дело в том, что когда мы влюблены, – продолжал Томас, – мы поддерживаем друг друга и встречаем беды вдвоем. Поэтому нам незачем расставаться – надо найти способ вместе преодолеть преграды.

По ее щеке скатилась слеза.

– Я смотрю на это иначе. Все меняется. А если мы разлюбим друг друга? Тогда жертвы будут напрасны. Я не готова отказаться от живописи, но если мы останемся вместе, у меня пропадет стимул, и со временем я стану ненавидеть себя за то, что в эту минуту мне не хватило стойкости. Тебя я тем более возненавижу. Я слишком тебя люблю, чтобы допустить такое.

Сегодня у него были голубые глаза – самые грустные голубые глаза на свете.

– Отпусти меня, – прошептала Аннализа и разомкнула руку, которой сжимала его ладонь.

– Как я могу тебя отпустить?

Он выглядел так, словно только что лишился всего на свете.

Аннализа больше не могла видеть его таким.

– Если сильно любишь, то отпусти…

Еще никогда ей не приходилось так переступать через себя.