Томас прислал первое письмо из Вьетнама, и Аннализа не решалась его прочесть. Правильно ли она поступает, продолжая переписку и поощряя Томаса? Долго так продолжаться не может. Кажется, у них есть только два выбора – либо открыто любить друг друга, либо полностью разорвать отношения.

– Какие-такие фокусы? – переспросила Аннализа, любуясь его почерком на конверте. Это письмо означало, что он не только жив, но и думает о ней. Опасная мысль, хотя какая же сладкая…

Nonna погрозила Аннализе кухонным ножом.

– Совсем меня сегодня осрамила. Не вмешивайся в мою жизнь, лучше о себе подумай.

Аннализа пересекла кухню, ступая по черно-белой плитке, и встала вплотную к бабушке.

– Но все ведь получилось? Как прогулка? Только не говори, что тебе не понравилось. Уолт уверяет, что он в восторге и что ты очень интересная женщина.

Нож бабушки еще громче застучал по разделочной доске. Nonna делала вид, что не замечает, как Аннализа дышит ей в шею.

– Nonna, ну расскажи. – Аннализа положила руку бабушке на плечо. – Тебе ведь понравилось? Уолт такой милый.

Nonna сгребла с доски горку нарезанного сельдерея и потянулась за очищенной морковью в глиняной миске.

– Ну-ка отойди, а то я тебя нечаянно порежу.

Аннализа посторонилась.

– Ты знаешь, что ты ему нравишься?

Nonna невозмутимо шинковала морковь.

– И он тебе тоже, – добавила Аннализа. – Разве не так? Почему ты молчишь?

– Мы хорошо провели утро, – проронила бабушка, словно отвечая на исповеди у отца Ладука в Миллзе.

Аннализа снова посмотрела на письмо Томаса. Оно притягивало как магнитом. Даже если это ящик Пандоры, ее это не остановит. Ни за что.

– Еще бы не хорошо, – ответила она бабушке. – Уолт опоздал в магазин в первый раз за не знаю сколько лет. Признавайся, что тебе понравилось.

Nonna смачно опустила нож.

– Было холодно.

– Ну? А дальше? О чем вы разговаривали?

Бабушка оглянулась на Аннализу.

– Оставь меня в покое. Я готовлю ужин.

Аннализа настойчиво смотрела на Nonnu, драматически вытянув шею, пока на губах у бабушки не промелькнула ее характерная осторожная улыбка. Промелькнула и тут же пропала.

Аннализа дотронулась до кончика носа – их секретный знак, выражающий любовь.

– Так я и думала. – Она показала письмо. – Мне написал Томас. Пойду почитаю в своей комнате.

– Ох уж этот твой Томас, – убегая в спальню, услышала она вдогонку.

Распечатав конверт, Аннализа начала читать. Каждое слово казалось ей поцелуем.

Знаешь, чего мне больше всего не хватает? Картошки фри. А еще я скучаю по котлетам твоей бабушки. Но больше всего я скучаю по твоей улыбке.

И я тоже, подумала Аннализа. И не только по улыбке.

Кстати, я совершенно цел и невредим. Хорошего тут мало, однако могло бы быть и хуже. Я ношу в кармане календарик и отмечаю дни. Свой DEROS я еще не скоро узнаю, но до конца года вернусь домой. Пожалуйста, скажи, что ты по-прежнему рисуешь. Я не вынесу, если ты все бросишь.

Аннализа набросала рисунок, изображающий огромную тарелку спагетти с котлетами, и накатала длинное письмо обо всем, чем занималась в последнее время – о том, как помогала Уолту и как снова начала много рисовать.

Она все рассказала про Уолта и магазин и про попытки свести его с бабушкой. Аннализа с огромной радостью делилась с Томасом этой историей и, к своему удивлению, закончила письмо словами:

Может, Шэрон была и права, что мне нужно быть ближе к людям. Кажется, ты когда-то тоже говорил что-то подобное.

Написав внизу свое имя, Аннализа поднесла письмо к лицу и хотела его поцеловать, оставив след лиловой помады, но остановила себя в последнюю минуту. Одно дело стать ближе к Уолту, и совсем другое – сдаться любви к Томасу. А такой поцелуй именно это и будет значить. Нельзя сбивать Томаса с толку. Если она хочет когда-нибудь достичь настоящего мастерства, то, как и прежде, должна отказываться от любви ради искусства. С учетом того, как много поставлено на карту, ей даже не следует читать его письма. Лучше потерять любовь, чем потом ненавидеть Томаса за то, что он разрушил ее мечты.

Уолт оказался прав: Аннализа торговала картинами успешнее его. Мало-помалу она избавлялась от всего, что нарисовала за год, продавая по картине в день, и даже по более высокой цене. Когда разошлись слухи об успешной торговле, другие художники, знакомые и не очень, стали предлагать для продажи и свои картины – конечно, не просто так, а за комиссию – и Аннализа охотно ухватилась за это предложение.