– Дело было так, – охотно начала она. – Когда я возвращалась от Шэрон после того, как показала ей картину, то увидела, как один мальчик споткнулся и ободрал колени об асфальт. Следом шел отец, он сразу кинулся его поднимать. Меня будто осенило. Сразу потянуло домой, взять кисти и краски, а когда я закончила, было ощущение, словно… словно я наконец-то их чувствую. На глаз это почти неуловимо, только, когда я наносила мелкие штрихи, я точно поставила себя на место этих людей. Ох, Томас, может быть, звучит глупо, но…

– Нисколько не глупо, – возразил он.

Захваченная воспоминанием, Аннализа отхлебнула пунша и продолжила:

– Я ощущала любовь того папы и доверие ребенка, будто это была я сама. – Она помолчала. – В живописи нельзя достичь совершенства – мало кто на такое способен, зато теперь я знаю, что нашла свой голос. Меня всегда интересовали люди, но только сейчас я наконец-то научилась в самом деле рисовать их живыми. – Аннализа понизила голос, глядя Томасу в глаза – она никогда не переставала любить этого парня. – Надо просто открыто смотреть на мир. Художник не может творить волшебство, вечно спрятавшись в мастерской. Надо вылезать из своей скорлупы и не бояться любить. Мой голос говорит мне об этом. Он появился благодаря моей любви к бабушке, Уолту… и к тебе.

Лицо Томаса осветилось улыбкой.

Аннализа положила руку ему на бедро.

– Это не значит, что я теперь буду рисовать только всякую сентиментальную ерунду. Ничего подобного. Просто я одно время сходила с ума, представляя тебя в старшей школе, и целыми днями рисовала дурацкие красные сердечки.

На самом деле, после того как Nonna и Уолт перевернули ее мир своим поцелуем, Аннализа рисовала лишь правду, которая шла из глубины души, и в этом не было ничего глупого и сентиментального.

Томас сделал вид, что расстроился.

– А теперь больше не сходишь по мне с ума?

– Теперь все зашло еще дальше, – призналась Аннализа. – В общем… в картину с бабушкой и Уолтом и в то, что я нарисовала после, я вложила очень искренние и глубокие чувства. Наверное, это и есть мой голос. О людях, которые любят друг друга.

– Ты ж моя умница, – гордо улыбнулся Томас.

Аннализа дернула плечом.

– Отныне и во веки веков.

Ухватившись за эту мысль, Томас спросил:

– А что будет, когда я вернусь домой? Я имею в виду, с нами. Будем вместе отныне и во веки веков?

У Аннализы не было ответа, хотя она уже об этом думала.

– Ты ведь собираешься в стоматологический колледж в Нью-Йорке?

Томас наградил ее поцелуем с привкусом ананаса.

– Когда весь бардак закончится, я просто хочу вернуться домой и быть с тобой. Хочу жить среди людей, которые любят друг друга. Я могу поступить в стоматологический колледж, а могу его и бросить. Как будет нужно для твоей карьеры, так и сделаю.

Аннализа улыбнулась. Как же ей повезло с парнем. Она даже представила на минутку роскошную жизнь с Томасом Барнсом. Неужели за каких-нибудь два месяца она так сильно изменилась? Значит, омрачавшее жизнь горе понемногу уходит прочь? Да. Да, похоже…

Томас веселел с каждой минутой. Скоро он уже подсел к Аннализе и стал ее целовать. Аннализа наслаждалась каждой лаской и каждым поцелуем, а когда по радио сами-знаете-кто запел свою песню No Sugar Tonight, она улыбнулась, мысленно повторяя слова.

Когда группа затянула припев, Аннализа пропела:

– Ни крошки сахара для бедного Томаса, ни крошки сахара для моего Ти.

Первым засмеялся Томас, а потом они оба согнулись от смеха, и все в баре стали оглядываться, удивляясь, что у них тут такое происходит.

– Может, продолжим вечеринку с мини-баром? Что скажешь? – с неотразимой улыбкой предложил Томас.

Они прикончили пунш, и Томас взял ее за руку, переплетя пальцы. Они смеялись всю дорогу до своей комнаты, но как только вспомнили, что ждет их за дверью номера, игривость приняла другое направление. Томас отпустил руку, не сводя с Аннализы глаз, и забренчал ключами, открывая замок, а когда распахнул дверь, тело Аннализы уже переполняло желание.

Томас легко поднял ее на руки и боком вошел в комнату. Аннализа обвила его шею руками, вдыхая пьянящий запах солнцезащитного крема и моря.

Он донес ее до кровати и мягко опустил на постель. Глаза Томаса обжигали такой страстью, что, казалось, вот-вот испепелят ее белое шифоновое парео.

– Я так счастлив, Анна.

– Неужели? – спросила она, потянув его на себя. – Почему это?

Он ответил нежным поцелуем.

– Потому что ты здесь, и мы снова вместе, и потому что я… я так устал без тебя жить.

Губы пощипывало от соли, оставшейся после пляжа.

– Я тоже устала жить без тебя. Я люблю тебя, Томас. Никогда в этом не сомневайся.

– А я и не сомневался. – Уголок его рта приподнялся в улыбке. – Нам просто пришлось подождать, пока ты все поймешь.

Аннализа приподняла бедра, чтобы стащить парео, открыв низ от купальника в цветочек. Она подняла руки. Томас помог полностью снять белый шифон и отбросил его в сторону. С улыбкой посмотрев на парня, она кивнула в знак согласия.