Сразу после того, как собравшиеся переголосовали и одобрили ядерные удары по Карталонии, Гамилькар Боэтарх вводит данные в коммуникатор. Сейчас он должен послать результаты генералам, чтоб согласовать ядерные удары и выбрать конкретные цели, а значит, связь с внешним миром будет восстановлена, и Эйзер готовится отправить сообщение Леонарду. Если, конечно, еще есть кому отправлять. Даже если Леон жив, то сюда ему не пробиться. А пробейся он, то не факт, что одолеет Боэтарха.

Отправить сообщение получается, вот только ответа нет. Неужели Леона убили? Эйзер глядит на Филина, шевелящего губами и тыкающего пальцем в коммуникатор. Только Ульпиан Магон спокоен, как покойник, вроде бы даже морщины на его лице разгладились.

Видимо, не все генералы под влиянием Боэтарха, потому и нужно голосование — чтоб соблюсти формальности. Кнопок запуска боеголовок четыре, они находятся в разных местах, последняя — под крышкой сбоку трибуны. Ядерные удары — слишком серьезное решение, его не принять и не осуществить единолично.

Рядом с трибуной возникают три голограммы: один боевой генерал с пятого, два с четвертого уровня. Самое время подняться и сказать им, что зал захвачен, и ни в коем случае нельзя допустить ударов. Да, он заплатит за правду жизнью, но что она стоит теперь, когда нет Ариоллы? Ее убийца должен быть отмщен…

Но его опережает Адгербал Филин, вскакивает, развевает рот, но не может вымолвить ни слова. Выходит, Боэтарх не в силах лишить его воли, зато может влиять на действия.

Пока Боэтарх, кося глазом на Филина, объясняет, почему выбрал именно такие цели для ударов, робот-уборщик устраняет следы крови убитого Баальбена Барки, которого вынесли минутой раньше.

— Таким образом мы уничтожим врага, а выживших добьет радиация, и наши заводы не пострадают, — улыбается Боэтарх, Гискон отмечает, что его голос изменился, стал механическим, лишенным интонаций.

Встрепанный краснолицый Филин вскакивает, долго возражает ему, а потом опускается в кресло, хватаясь за сердце — то ли природа его недуга естественна, и он просто разволновался, то ли защита Леона не работает, потому что он погиб.

— Голосуем. Кто за удары в кратчайшие сроки — нажимает зеленую кнопку, кто против — красную, — он обводит собравшихся пристальным взглядом. — Генералы, вам известно, что результаты обязательны к исполнению и обсуждению не подлежат?

— Так точно, — вразнобой отвечают трое пожилых мужчин.

— Отлично, приступаем.

На голографическом табло зеленый столбец растет вчетверо быстрее красного.

* * *

…Три. Два… Мир будто ставят на паузу. Черный дым над взорванным флаером напоминает застывшие крылья. За ними — отражающий солнечный свет стальной бок неподвижного флаера. Долю секунды кажется, что я тоже застыл, но поворачиваю голову, отыскивая взглядом Вэру, замершего наизготовку с плазменным ружьем.

Выходит, дело не в реальности, а во мне.

И тут поле зрения заливает чернотой, где проступают белые буквы — огромные и будто бы объемные, словно фигурки на торте.

Ты предотвратил преступление против человечности!

Ты получаешь пятый осколок Сферы познания.

Твои способности и возможности приравниваются к способностям и возможностям сущности высшего порядка!

Жду, когда появится развернутое объяснение, что же я теперь могу, но его нет и, похоже, не будет. Надо что-то делать, как-то вытаскивать нас отсюда, но что?

Сознание по-прежнему цепляется за привычную систему координат, а надо перестраиваться. Посылаю запрос:

Что мне делать?

Ответ приходит не текстом — пониманием, и мое сознание разделяется. Один я остаюсь в посадочном модуле, второй, бесплотный, оказывается снаружи, на крыше застывшего флаера.

Всего вражеских флаеров четыре: два «ястреба» и «осы». В голове вспыхивают варианты развития событий: флаеры падают, потеряв управление; флаеры взрываются из-за детонации в топливном баке; пилоты освобождаются от влияния Боэтарха. Выбираю самый гуманный вариант и распадаюсь еще на восемь вариантов меня, становлюсь пилотами и штурмовиками, вытесняю из них чужеродное, выжигаю влияние Боэтарха.

Смотрю восемью парами глаз, в сознании будто открывается множество окон, каждое — чужое-мое видение и одновременно я. Существуя автономно, они проникают одно в другое, делают восприятие разноплановым, фонят оттенками чужих ощущений.

Мгновение — и я снова один, из поля зрения исчезает вражеский флаер, пропадает ощущение опасности.

— Все хорошо, — успокаиваю Вэру. — Они улетят.

Подхожу к двери, куда из зиккурата ломятся лишенные воли невозмутимые, ставлю мир на паузу и в этот раз вижу, как от меня отделяется нечто прозрачное, состоящее из зеленоватых символов. Деление меня на две сущности происходит очень быстро и напоминает репликацию ДНК. Появляюсь позади пятерых невозмутимых. Четверо стоят неподвижно, пока пятый с помощью прибора пытается вскрыть систему защиты заблокированной двери. От каждого тянется прозрачный серый жгут, пуповина, через которую Боэтарх на них влияет.