— Спасибо, Лексиус, — благодарю его, и он удаляется, оставив меня наедине со стаей матерых хищников, погрязших в коррупции, обрюзгших, жирных и высокомерных.

Вспоминается, как нашу команду внешнего патруля чествовали, когда мы нашли украденных детей, а потом, едва журналисты убрали объективы камер, выставили нас за дверь, а сами отправились праздновать, обмывать премии со многими нулями, которые получат за наш счет. Вспомнилось, как покойный Кир насмерть на них обиделся — этот мальчишка рассчитывал покататься на яхте класса «фламинго», а его вышвырнули вон.

Теперь они заглядывают мне в рот, источая страх, и он пьянит, превращает меня в хищника, загоняющего жертву, который вот-вот сомкнет клыки на трепещущем горячем горле. Пристально смотрю на их потные лбы и дергающиеся веки.

— Поторопитесь, пожалуйста. У вас осталось пять минут. Время пошло.

Гости начинают суетиться, их страх щекочет нервы. Когда время выходит, управляются все, пересылают мне на коммуникатор анкеты, я дожидаюсь, когда получу все девяносто шесть штук, откладываю коммуникатор в сторону.

— Приветствую вас в центральном офисе силового ведомства «Оплот», меня зовут Леонард Тальпаллис, — говорю я, продолжаю, делая упор на том, в какое трудное время мы живем, пугаю грядущим хаосом, напоминаю о мятежных регионах и погромах в нашем зиккурате. — К сожалению, случившееся показало некомпетентность внутренних органов в связи с вовлеченностью высшего офицерского состава в коррупционные схемы. «Оплот» был создан для активного противодействия коррупции, мои офицеры наделены высшими полномочиями и имеют право задержать и арестовать вас по малейшему подозрению. Сейчас я обращаюсь к тем, кто присутствует в зале, и всем, кто смотрит трансляцию. Вам не скрыть свои преступления, потому предупреждаю по-хорошему: пишите заявления об увольнении, иначе вы лишитесь не только должности, но и всего имущества, оно пойдет в фонд помощи пострадавшим от коррупции. — Беру минутную паузу и продолжаю: — Но! Если вы откажетесь сотрудничать с преступными группировками и предоставите всю информацию о них, ваши преступления аннулируются, вы начнете жизнь с чистого листа. А чтобы я не казался голословным… — Обвожу взглядом собравшихся. — Есть ли среди вас те, кому нечего скрывать?

Поднимается молодой офицер, собирается представиться, но опережаю его, считав информацию.

— Валентин Вералиус, двадцать восемь лет, правильно? — мужчина кивает, а я указываю на кресло-имитацию детектора лжи. — Присядь сюда, я задам несколько вопросов.

Широким шагом офицер направляется к креслу, устраивается в нем, я надеваю ему браслеты и обруч, делаю вид, что синхронизирую «мозги» кресла с коммуникатором, а сам просматриваю информацию и преступлениях. Вопросы задаю, исходя из провинностей, но начинаю со стандартных, какие буду задавать всем:

— Валентин, вступал ли ты в сговор с преступниками с целью получения выгоды?

— Нет, — честно отвечает офицер.

— Злоупотреблял ли служебным положением?

Почесав нос и отведя взгляд, он отвечает:

— Нет.

Качаю головой и пытаюсь его пристыдить:

— А вот тут ложь. Продолжаем. Употребляли ли наркотики.

— Нет!

— Это твое личное дело, пусть остается на совести. Меня интересует вовлеченность в преступные схемы…

— Нет!

— … И в этом ты чист. Валентина можно назвать честным офицером, если не считать мелких огрех. Спасибо, Валентин. Ты свободен, твоей карьере ничего не угрожает. Кто еще желает пройти проверку? — Все сидят не шевелясь, останавливаю взгляд на Луции Тории, называю его. — Пожалуйста, проходите. Обещаю, что бы я ни узнал, не произносить это вслух, буду делать пометки в вашей анкете. Вдруг вы все-таки встанете на путь исправления.

Удивительно, но, кроме геноцида мирных граждан, преступлений за Торией мало и, надо полагать, закон он нарушал по поручениям свыше. Да и геноцид трикстеров — вряд ли его инициатива.

А вот следующий майор оказывается самым что ни наесть вовлеченным, с прямыми связями с преступниками, похищением людей с целью выкупа, покушениями, убийствами, я зачитываю его злодеяния, он отвечает отрицательно, но с каждой минутой все больше наливается дурной кровью.

На допрос уходит три часа, под конец текст программы плывет, глаза слезятся, но к полудню заканчиваю и делаю вывод, что к дальнейшей службе допустить можно хорошо если двадцать процентов офицеров. Может, столько же испугается расправы и прекратит контакты с преступным миром, но что делать с остальными? Кого ставить на их должности? Просмотреть всех кандидатов я физически не смогу.

Но хуже всего, что программа мои усилия не поощряет никак, я не качаюсь, толкусь на месте, физически ощущая, как каплями крови вытекают драгоценные минуты.

Выпроводив офицеров, вхожу в кабинет, где обосновался Лекс. Он поднимает голову и отчитывается: