— Ладно, — нехотя говорит он, выбивает отсек вентиляции, вылезает оттуда, перепачканный пылью, снимает клочья паутины с коротких седых волос. — Чего ты хочешь?

— Эйзер Гискон, у которого я правая рука, отрекся от служения Ваалу и набирает бойцов, чтоб оборонять Сабанский полуостров, где у него нефтяные вышки, от атак конкурентов. Лучших бойцов, чем трикстеры, я не знаю. Нюансы — надо будет переселиться туда. Мне нужно поговорить со всеми.

— Мы переселимся, а потом всех нас зальют напалмом, — говорит Бэн, но вижу, что его лицо меняется, глаза горят энтузиазмом — он ухватился за идею.

— Гарантирую, что нет, — озираюсь по сторонам. — Почему вы здесь? Вам угрожает опасность?

Он опять издает смешок.

— Твое появление — это как последний шанс. Оно настолько своевременно, что поневоле ищешь подвох. Идем.

— Облавы должны были прекратиться, — говорю я, считываю информацию с помощью программы: отношение Бэна ко мне — равнодушие. — У зверобогих мир рушится, им не до нас.

— У высших — да. Но на нас теперь охотятся все бандформирования черноротых, боссы дали такое распоряжение, а им, полагаю, оно поступило сверху, — Бэн сплевывает под ноги. — Те, кто тату по твоему совету не сделал, так вообще попали, ведь за наши головы полагается награда, небольшая, но сейчас у всех с заработками плохо. Там полная жесть, черноротые сперва стреляют, потом смотрят тату, и если ее нет, отрезают голову вместе с шеей. Вот мы и превратились в ценных промысловых зверей, ушли от греха подальше сюда, потому что лучше так, чем разделиться и ассимилировать. А если держаться общиной, это очень заметно, и нас быстро вычислят.

Бэн бросает взгляд на убитую крысу, подбирает ее.

— Жрать нечего. Голодать приходится по два-три дня. Если б не изобилие крыс, подохли бы с голоду.

— Если примете мои условия, это не проблема. Идем?

Минут пять шагаем по единственному захламленному коридору, Бэн рассказывает, что в убежище можно пробраться по двум коридорам, оба под охраной. У пластиковой приоткрытой двери он оборачивается.

— Побудь здесь, я расскажу о тебе, соберу людей.

Хватаю закрывающуюся дверь.

— Э, нет. Идем вместе. Подозреваю, что в стае появились те, кто попытается от меня избавиться.

Вваливаемся в темный коридор, два раза сворачиваем направо, и я слышу звон ложек о тарелки, детские возгласы, плач, и кажется, вот-то вот какой-то малыш закричит, что вот это он есть не будет, и потянет запахом похлебки… Будто приоткрылась дверь в прошлое, и оттуда дохнуло теплом. Когда только получил программу, я боялся, что она даст команду уничтожить трикстеров, потому что само их существование порицалось обществом и было противозаконным, теперь же стало понятно, что для нее все люди равны, и трикстерами ничто не угрожает.

Младшие дети, сидящие за собранным из мусора столом, меня не узнают, а вот старшие бросают есть, округляют глаза, и лишь Барка, мальчик, которого я спас ценой собственной жизни, бросается навстречу, но не решаются заключить меня в объятия. Я это сделал сам.

Повара и воспитатели тоже замирают, словно покойника увидели. Из-за нагромождения бытового мусора появляется Гитель, застывает, открыв рот, инстинктивно вытирает руки о передник. С момента нашей последней встречи она сильно похудела, кожа приобрела землистый оттенок, глаза ввалились.

— Собирай всех, — обращаюсь к Бэну, но так громко, чтобы все услышали.

Гитель единственная, кто решается ко мне подойти, обнимает и отстраняется.

— Я знала, что ты вернешься… кто бы что ни говорил.

— Спасибо, что верила в меня.

Через десять минут воспитатели уводят детей, начинают собираться взрослые и подростки, рассаживаются по местам, в воздухе звенит напряжение, чувствую их неприязнь, смешанную с любопытством, редкие проблески симпатии. Вдалеке появляется Дэн, зыркает волком, тоже занимает место подальше от меня.

Бэн становится рядом, перечисляет погибших: пятнадцать взрослых, четверо детей, я сжимаю кулаки, вдыхаю-выдыхаю.

— Убиты во время вооруженных налетов черноротых, — уточняет Бэн.

Старейшина Нааман приходит одним из последних. Правая половина его лица изуродована шрамами после ожога, рука и нога тоже пострадали, и из-за контрактуры у него не гнется колено, он слегка прихрамывает. Ему сорок. Он отращивает седые волосы, чтобы закрыть лицо. Трикстеры редко доживают до сорока, гибнут во время облав. Только сейчас, зная о частице Ваала в каждом, понимаю, насколько мы были правы, и наши предки не зря платили жизнями за наше право оставаться собой и иметь свободную волю.

Нааман ровняется со мной, но не пожимает протянутой руки. Качает головой:

— Надеюсь, ты все объяснишь. — И садится за столик с раздатчицей Наоми, вытянув покалеченную ногу.