Трикстеры начинают стягиваться на площадь спустя десять минут после того, как приземлились транспортники. Подходят они, имитируя семьи: мужчины и женщины с детьми, из вещей у них сумки с самым необходимым — тем, что можно унести в руках. Мне не терпится ринуться в бой, выместить свои ярость и отчаянье на тех, кто повинен в смерти Элиссы, но я держу лицо, улыбаюсь своим. По предварительной договоренность они не панибратствуют, чтоб не выдать степень близости наших отношений, и враги не проследили между нами связь.

Испуганная Миранда переминается с ноги на ногу возле транспортника, предназначенного для детей, брезгливо улыбается, провожая трикстеров внутрь. Они грязные, оборванные и даже самые смелые выглядят робкими, а по сравнению с холеными бойцами-бетами — жалкими. Там их ждут блюда из настоящего мяса, овощи, сладости. Раньше мне хотелось увидеть реакцию детей на лакомства, порадоваться вместе с ними, теперь все равно. Нааман, пришедший первым, носится туда-сюда, его глаза горят. Не удержавшись, он сжимает мою руку.

— Спасибо.

Оглядевшись, чтоб поблизости не было лишних ушей, шепчу:

— Я не мог иначе.

Черноротые боятся транспортников, и в парке пусто. Всего месяц назад я поднялся на более высокий уровень, но уже привык к чистоте и ровным линиям, потому разруха и грязь бросаются в глаза.

Возле метро появляются два знакомых силуэта: высокий мужчина и кудрявая женщина, ведущая за руку подпрыгивающего мальчишку. Гитель, Барка и… Дэн? Вот уж не ожидал, что у него хватит наглости прийти после всего, что он натворил. Вчера я не принял бы его на борт, если не пристрелил бы, сегодня все чувства, кроме злости на Боэтарха, умерли. Хороший боец лишним не будет.

Отпустив Гитель, Дэн решительно шагает ко мне, но я молча указываю на транспортник, он кивает, приложив руку к груди, и в его характеристиках неприязнь ко мне сменяется равнодушием. Гитель провожает его взглядом, пристально смотрит на меня, отпускает Барку, несущегося к транспортнику, приближается и спрашивает:

— Леон, все хорошо? Что случилось?

После семи лет вместе трудно что-либо скрыть от человека, знающего тебя лучше, чем ты сам. Но мотаю головой, киваю на транспортник и она, потупившись, исчезает внутри. Из салона доносятся восторженные возгласы, детский смех. Но чужая радость не улучшает настроение, наоборот, она чужда и напоминает ионизирующее излучение, пробирающее до костей.

Возвращается Миранда, на ней лица нет. Потоптавшись на месте, девушка-гемод отчитывается:

— Я сказала взрослым, что у них десять минут… Они едят, как животные. Чавкают. Дети тарелки облизывают, — девушка брезгливо передергивает плечами.

Накатывает злость. Хочется запереть ее в подвале, месяц покормить синтетической дрянью и посмотреть, как она будет есть нормальную пищу. Заставляю себя отнестись к ней снисходительно, ведь она не виновата, такую программу вбили в ее голову, и теперь предстоит менять ее мировоззрение. Потому спокойно говорю:

— Мира, ты когда-нибудь голодала? — Девушка мотает головой. — Попробуй недельку не поесть, манеры улетучатся сразу же.

Она понимает, что ляпнула не то, но не соображает, что именно меня расстроило, растерянно хлопает глазами, но уточнять не решается.

Через десять минут все взрослые собираются во втором транспортнике, где их встречают Надана и Вэра, раздают черную форму с кевларовыми жилетами, в какой приходили безопасники-беты. Бэн восторженно ощупывает тонкие пластины усиления. Нааман, взяв у Вэры автомат с лазерным прицелом, пытается приладить к нему подствольный гранатомет. Карталонец терпеливо объясняет, как что делается. Бросается к Бэну, пытающемуся снарядить магазин привычным способом. Возвращает патроны в пластиковую коробку, вставляет ее в паз ствола.

— Просто нажимаешь на кнопку, и все происходит автоматически.

— Переодеваемся, — командую я, и ко мне подходит Надана.

— Мои амазонки уже за штурвалами штурмовиков, ждут команды.

Усмехаюсь, вспоминая четверых ее боевых подруг: все раскачанные, грозные, у одной пирсинг везде, где только можно, в том числе в носу, у второй квадратная челюсть, синие волосы дыбом и сломанные уши борца, третья татуированная вся, включая лицо, четвертая фигуристая и миловидная, если не считать искривленный нос, она чемпионка боев на кулаках.

Надана поводит носом и кривится от запаха немытых тел. Обитая возле мусорки, не очень помоешься. Понимаю ее пренебрежение, и ведь ничего не объяснишь. Мои люди уязвимы, не надо, чтобы они знали, что я тоже был трикстером. Был… А кто я сейчас? Ощущаю себя листом, сорвавшимся с ветки. Теперь я чужой и в собственной стае, и тем более среди бет.

— Ты уверен, что они управляемые? — шепчет она на ухо. — Выглядят как дикари.

— Удивишься, увидев их в деле.

— Я привыкла тебе доверять, но сейчас… — Она смолкает, встретившись со мной взглядом.