— Вот. Жена начальника отдела полиции грозит самоубийством, потому что он отобрал у нее детей и выставил из дома в чем мать родила. Аналогичное дело — богатые родственники отсудили имущество у бедных и угрожают им расправой. Ну и жалобы от родственников безвинно осужденных, проверил, все похоже на правду. Вот, десять дел пометил, просмотри и выбери.

Лекс молодец, отобрал жалобы с разных ступеней. В дальнейшем обращения будут проверять специально обученные сотрудники ведомства, сейчас же мне нужны баллы от программы. Ну и следует прорекламировать деятельность «Оплота», пусть чиновники готовят вазелин.

Останавливаюсь на жалобе Рамили, обращении матери парня, которого безвинно собираются приговорить к смертной казни, обвинив в убийстве трех девушек — в этом случае заодно и проверим, не маньяк ли он. Третья заявка — вымогательство должностного лица, четвертая — удерживание под стражей невиновного и шантаж полицейских, пятая — жены полицейского, вышвырнувшего ее на улицу и лишившего родительских прав.

Я должен призвать зло к ответу, вот только дадут ли мне за это очки? Вдруг они начисляются только за уголовные преступления, вершимые здесь и сейчас?

Заодно и проверю. Уступив место Лексу, связываюсь с Ра:

— Организуй мне пресс-конференцию, журналисты должны быть от трех-пяти каналов, и в их числе Мариам Линн.

— Как быстро надо? — ответили усталым голосом.

— Срочно. В течение часа справишься?

Следует тяжелый вздох.

— Постараюсь.

В своем кабинете, чтобы не тратить время даром, связываюсь с Эдом через посредников. На парне лица нет, глаза ввалились, он потускнел и осунулся, при виде меня он вяло кивает и изображает улыбку.

— Привет, Эд. Пожелай мне удачи. Если все получится, тебя сегодня вечером освободят.

— Я уж думал, что ты обо мне забыл. Не дают с тобой связаться… Хорошо хоть домой дозвонился.

— Нет, я не забыл о тебе. — Просыпается злость на самого себя — вот он, человек, из-за которого погибла Элисса, его четвертовать мало, а я с ним сюсюкаюсь — но беру себя в руки, ведь Эд такая же жертва, как и Элисса. — Не представляешь, сколько дел… Хотя нет, представляешь. До связи, Эд.

— Погоди, — он поднимается и делает шаг вперед, чтобы казаться ближе. — Я много думал. Спасибо тебе, Леон. Другой решил бы мою судьбу очень быстро, а ты еще и помочь пытаешься.

— Я своих не бросаю. До связи, Эд.

Лишь отключившись, замечаю, что до боли сжимаю кулак, и ногти впились в ладонь. Моя цель не жертва обстоятельств Эд, а Гамилькар Боэтарх, я уничтожу его, а если он попадет ко мне живым, то умирать будет долго и мучительно, молить устанет о смерти.

Связываюсь с Нааманом, узнаю, что у трикстеров все в порядке, новый дом им нравится, а особенно нравится еда. Большая часть взрослых и детей, не привыкших к натуральной пище, мучаются животами. Передаю привет Гитель и детям, прерываю связь. Отвечаю на вызов Ра, подтверждающего, что журналисты будут, он уже запрограммировал старт-площадки, готовые принять их флаеры, осталось встретить гостей со второго и третьего уровней и выдать пропуски, которые он уже выписал.

Едва заканчиваю с ним, меня вызывает Гискон, помеченный как приоритетный контакт. Эйзер сразу переходит к делу:

— Аналитики предлагают предъявить Магонам официальное обвинение в саботаже, предоставить записи с камер, в том числе — фрагмент твоей беседы с лидером озверелых. Ульпиан будет настаивать на невиновности своего человека, и это послужит причиной для переговоров, где мы раскроем козыри. Как у тебя движется ты понял что?

— Пока не знаю, только организовался, надеюсь на положительный результат.

Горю желанием поскорее приступить к наказанию преступников, но предстоит еще и встреча с журналистами. В кабинет врывается моя Миранда, кивает на дверь.

— Лексиус уже ушел встречать журналистов, скоро они будут здесь.

— Спасибо, дорогая, я — в конференц-зал.

Журналистов четверо, столько же операторов. Сканирую каждого, ведь теперь любой может быть носителем программы на ликвидацию меня: все чисты. Мариам выделяется среди них, как оранжевый осенний лист, кивает мне и становится возле крайнего кресла, имитирующего детектор лжи. Оператор устанавливает камеру и наводит на меня. Дронов использовать запрещено, и журналисты работают по старинке.

Жду, пока все подготовятся, и говорю: