Пересмешник кивнул и вдруг исчез, похоже, используя амулет невидимости. Через миг исчезла и пелена маскировочной формации.

Я не успел ни изумиться, ни рявкнуть, как меня обдало жаром опасности.

Ощущая, как опаздываю, ничего не успевая сделать, выгибаюсь, рву левую руку вверх, ставя её на пути самого жаркого ветра.

Звонко звякает, а руку сотрясает.

Убийца уже здесь, внутри, каким-то образом просочившись сквозь дверь или стену.

А я по-прежнему ничего не вижу.

Не впервой, но ярость туманит голову.

— Пересмешник!

Вспыхнувшие печати бросают того на колени. Хитрый ублюдок.

В меня бьёт десяток острых голубых жал и смертоносный клинок.

Его я снова встречаю наручем, остальное оставляя на Покров и амулет Защиты, в ответ выплёскиваю из себя духовную силу и стихию, заполняя ими комнату, очерчивая ей стремительную фигуру.

Змеи вцепляются в ноги убийце, а я делаю выпад возникшим в моей руке Пронзателем.

Невидимку сносит с ног, частично, кусками проявляя его тело, отшвыривает его к стене, через миг дверь разлетается в щепки, а Дарая упирает меч в горло хрипящему убийце.

Наши глаза встречаются.

— Наниматель, мне убить его?

Её холодный тон внезапно напомнил мне Амму. Это ведь её любимый вопрос в любой ситуации.

Амма и Кирт, которые были ограничены в Возвышении, а сбросив это ограничение, стремительно набирали силу. А ещё они были родом отсюда, из Пятого пояса. Как быстро и какую силу они обретут, когда я перетащу их сюда?

Убийца вдруг захрипел, забился в конвульсиях, заставив меня выругаться. Он под Указом и его провал стал условием его смерти. Я вижу эти печати, но не успеваю!

Приказал:

— Срежь с него амулеты!

Меч Дараи осветился голубым и трижды черкнул по бьющейся под её ногами мутно-серой фигуре. Прямо под шеей. Муть невидимости тут же ушла, а над головой убийцы проявились печати.

Я потянулся к ним.

Времени подбирать мягкий подход, если я хотел оправдать затраченные усилия и заполучить слугу, не было. Я надавил, выплеснул из себя силу души, ещё и ещё, добавил второй, а затем и третий цвет, зачерпнув из сгустка силы Виостия. Через мгновение все печати, что висели над умирающим, просто смело, смыло, растворило потоком моей силы.

Я Рывком ушёл через половину комнаты, падая на колени и вбивая кулак в грудь убийце:

— Живи!

Его выгнуло ещё раз, дёрнуло, едва не нанизав на меч Дараи, а затем до него и его тела дошло, что боли больше нет и ничто не заставляет его корчиться. Он изумлённо хекнул, замер и вывернул шею, пытаясь увидеть меня.

Я же встал на ноги, сделал шаг назад, позволяя ему встретиться со мной взглядом, и негромко сообщил:

— Похоже, твой наниматель подстраховался на случай твоего провала. Ты не смог убить меня, и контракт убил тебя. Повезло тебе, что я хороший лекарь.

— Уб-бил?

Дарая снова упёрла ему меч в горло, прорезая кожу и пуская ещё один ручеёк крови:

— Лежать! И не смей даже думать о Покрове!

Да ещё и добавила сверху своей силой, вбивая его в пол.

Я с усмешкой добавил лжи:

— Можешь считать, что ты умер, но я сумел заставить твоё сердце биться вновь. Для контракта и нанимателя ты умер, теперь только от тебя зависит, умрёшь ли ты на самом деле.

Убийца облизал губы, не в силах оторвать от досок пола даже головы, скосил глаза на меня и спросил:

— Что нужно делать, господин?

Дарая фыркнула:

— Пф! И мозги есть. Где они были, когда ты припёрся сюда?

Он молчал, не отводя от меня взгляда, и я сообщил:

— Год службы за попытку убить меня.

Внезапно раздался ещё один голос:

— Не вздумай! Лучше сдохни свободным ему назло. Эй, Дарая, опусти меч ниже и всади ему сталь в средоточие.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, кто это предложил. Пересмешник. Очухался от своего предательства.

— С радостью, — процедила ему в ответ Дарая, но даже не повернула к нему головы, — но не ты мой наниматель. И с чего ты вообще лезешь не в своё дело?

— В своё. К чему рядом с господином убийца?

Я оборвал его:

— Молчать.

Он послушался, лишь скривил губы в подобии улыбки за моей спиной. И эта ухмылка вдруг взбесила меня до невозможности. Я развернулся, впился в него уже взглядом. Ухмылка вживую, а не через восприятие Предводителя была ещё отвратительней. Я скрипнул зубами, а затем шагнул к нему. Раз, другой, третий, остановившись, лишь когда между нами осталось расстояние вытянутой руки и ещё немного.

С трудом разжал стиснутые зубы, заставил шевелиться непослушные, словно чужие губы, спросил:

— Так значит, ты хочешь быть свободным? — не услышав ответа, ухмыльнулся сам. Упрямый дарс. Коротко приказал. — Можешь говорить.

Он тут же процедил:

— Кто не хочет быть свободным?

— Но ты заслужил своё наказание.

— Я так не считаю.