Или же они нашли бы свои способы догнать их? Например, тот жуткий способ, к которому прибегали Амок, продвигаясь по пути алхимии — целые семьи, которые десятки лет росли и Возвышались лишь для одного — послужить в итоге материалом для пилюль. Что ещё более ужасно, так это то, что сильные идущие Альянса должны были отдавать Амоку для этих целей своих кровных родственников, чем ближе, чем родней, тем лучше.

Жуткий способ сравняться в эффективности с зельями Империи, но он работал. И да, из-за таких вещей разошлись пути Империи и Альянса.

Я вспомнил, как Фатия скормила мне пилюлю, чтобы поднять меня на ноги после молний и передёрнулся. Повезло, что в мелкой секте не было серьёзных пилюль, повезло, что мы сами были слишком слабы, чтобы мне или ей понадобились для лечения пилюли от секты Амок или тех, кто ей подражает. Повезло, что секта Фатии и старшего Тизиора не так уж и сильно отличается от какой-нибудь семьи Империи. Ну, не считая печатей Указов, пилюль, марионеток на улицах городов и прочей дряни, на которую я закрывал глаза.

Седой вырвал меня из размышлений:

— Молодой магистр, я уже понял, что такова суть твоего характера, не очень приятного, честно скажу, но иногда в желании смутить собеседника ты заходишь слишком далеко. Я уже начинаю привыкать, но когда я приведу других орденцев, не нужно использовать своё умение обманывать и рассказывать небылицы о себе и своей семье.

— Небылицы? — я нахмурился, с трудом выныривая из своих мыслей и пытаясь сообразить, о чём он. Сумев, хмыкнул. — Но я говорил правду и только правду. Моя мать осталась сиротой ещё совсем ребёнком и выживала как могла. Иногда так, воровством, чтобы не умереть с голоду. Я не скрываю этого, не стесняюсь, особенно после того, как сам голодал ребёнком. Очень, очень неприятное ощущение, когда ты при виде еды готов сделать едва ли не всё что угодно.

Седой помрачнел:

— Я не только могу это представить, но даже испытал на своей шкуре. Как-то раз мы оказались заперты надолго на Поле Битвы. Вся еда закончилась, Зверей там тоже было немного. Не самые приятные воспоминания и хорошо, что тогда не дошло до крайностей. И всё равно, Леград, есть вещи, которые должны быть покрыты молчанием. Особенно у того, кто является молодым магистром и должен вести за собой людей.

— Ну не знаю, от нас не скрывали странных вещей про Орден и его членов. Как там? — Я помялся, копаясь в памяти. — Ну, историю про то, что какой-то магистр Ордена не любил мастера Указов Ордена и даже выковал огромный меч-шедевр, который слабых мастеров Указов просто убивал, средних по силе сводил с ума, а сильных заставлял мучиться, пока они находились рядом с этим мечом…

— Что? — Седой нахмурился, затем покачал головой. — Что-то странное я слышу, причём слышу впервые, нужно будет освежить летописи, когда…

Восторженный, в несколько раз более громкий, чем до этого голос ведущей заставил нас с Седым остановить разговор и повернуться к сцене:

— Внимание! Сегодня аукцион был долгим, вы все устали, но теперь… Я хочу! Представить вашему вниманию! Нефритовую вершину сегодняшнего дня! Бесценное сокровище! Которое посчитали бы достойным и на аукционе Третьего пояса! Четвёртый раз! За всю историю нашего аукциона! Мы счастливы представить вам! Кристалл Древних!

Всё, что я до этого считал гулом — было жалким шёпотом в сравнении с тем, что сейчас происходило в зале. Голос, мыслеречь, крики, мысленные выкрики — всё это слилось для меня в единый рёв, заставив резко сжать сферу восприятия и закрыться стеной от зала, от лож и от всех, кто меня окружал.

Ведущая сдёрнула шёлк с узкой и высокой подставки, где в чёрных когтях оправы был выставлен под свет Светочей мой кристалл.

— Рабочий! Кристалл Древних!

— Стихия! Какая стихия⁈ — срывая горло, завопил кто-то из центра зала.

Из соседней с нашей ложи донёсся насмешливый ответ крикуну:

— Тупица. Какая разница? Пусть хоть редчайшая из стихий, это не делает кристалл дешевле.

Ведущая вскинула руки, развела их в стороны, чуть опустила, заставляя этим жестом утихнуть зал и с ослепительной улыбкой объявила:

— Огонь!

От новых воплей я покачал головой и острожно ослабил стены своей защиты, вновь позволяя чужой мыслеречи достигнуть меня.

Ерунда, полная восторга. Дурость, полная ложных надежд. Это вообще Седой, продолжающий выбивать себе вечер. Нашёл время. Это глупость, сочащаяся из каждого слова. Надежда, которой не суждено сбыться, как и у Седого. А вот это… А вот это — в семнадцатой ложе — интересно. Я сосредоточился на ней, гася гул мыслеречи остального зала.

— Отец, у меня сорок семь тысяч камней высшего качества. Всего, всех, если пересчитать именно в них.

— Отлично. Ещё, кто ещё пересчитал?

— Господин, мы посчитали, у нас у всех набралось пять триста сорок.

— Мало, мало, — в этих словах отчётливо слышался скрежет зубов.

— Отец, вполне достаточно, ведь мы не потратились на технику и сохранили твои…

— Хватит мне этим тыкать.

— Хорошо, отец. Скажу лишь, что у нас набирается почти два миллиона духовных камней. Уверен, что мы сумеем выкупить кристалл.